Ушел из жизни дэниел киз. Почему я так мало помню свое детство, а мои первые воспоминания начинаются лет с пяти? Уверены, вас тоже мучает этот вопрос «Множественные умы Билли Миллигана»
Иллюстрация В. Аникина
Очень кратко
Умственно отсталому человеку делают операцию по повышению интеллекта. Он становится гением, но эффект от операции недолог: герой теряет разум и оказывается в приюте.
Повествование ведётся от первого лица и составлено из отчётов, написанных главным героем.
32-летний умственно отсталый Чарли Гордон живёт в Нью-Йорке и работает уборщиком в частной пекарне, куда его устроил дядя. Своих родителей и младшую сестру он почти не помнит. Чарли ходит в спецшколу, где учительница Алиса Кинниан учит его читать и писать.
Однажды мисс Кинниан приводит его к профессору Немуру и доктору Штраусу. Они проводят эксперимент по повышению интеллекта, и им нужен доброволец. Мисс Кинниан предлагает кандидатуру Чарли, самого способного ученика её группы. Чарли с детства мечтает стать умным и охотно соглашается, хотя эксперимент связан с рискованной операцией. Психиатр и нейрохирург Штраус велит ему записывать свои мысли и ощущения в виде отчётов. В первых отчётах Чарли много ошибок.
Чарли начинает проходить стандартные психологические тесты, но у него ничего не получается. Чарли боится, что не подойдёт профессору. Гордон знакомится с мышью Элджерноном, которому уже сделали операцию. Подопытные наперегонки проходят лабиринт, и Элджернон каждый раз оказывается быстрее.
Седьмого марта Чарли делают операцию. Некоторое время ничего не происходит. Он продолжает работать в пекарне и уже не верит, что станет умным. Работники пекарни издеваются над Чарли, но тот ничего не понимает, и смеётся вместе с теми, кого считает друзьями. Об операции он никому не рассказывает, и каждый день ходит в лабораторию делать тесты. 29 марта Чарли впервые проходит лабиринт быстрее Элджернона. Мисс Кинниан начинает заниматься с ним индивидуально.
1 апреля работники пекарни решают подшутить над Чарли и заставляют его включить тестосмеситель. Неожиданно у Чарли получается, и хозяин повышает его в должности. Постепенно Чарли начинает понимать, что для «друзей» он всего лишь клоун, над которым можно безнаказанно и зло пошутить.
Я достиг нового уровня развития. Но гнев и подозрительность стали первыми чувствами, которые я испытал к окружающему меня миру.
Он вспоминает самые обидные случаи, ожесточается и перестаёт доверять людям. Доктор Штраус проводит с Чарли сеансы психотерапии. Хотя интеллект Гордона и повышается, о себе он знает очень мало и в эмоциональном плане всё ещё остаётся ребёнком.
Прошлое Чарли, раньше скрытое от него, начинает проясняться.
Я похож на человека, который проспал полжизни, а теперь пытается узнать, кем он был, пока спал.
К концу апреля Чарли меняется настолько, что работники пекарни начинают относиться к нему подозрительно и враждебно. Чарли вспоминает о своей матери. Она не хотела признавать, что её сын родился умственно отсталым, била мальчика, заставляла учиться в обычной школе. Отец Чарли безуспешно пытался защитить сына.
Чарли влюблён в свою бывшую учительницу Алису Кинниан. Она совсем не так стара, как казалось Чарли до операции. Алиса младше его, и он начинает неумелые ухаживания. Мысль об отношениях с женщиной приводит Чарли в ужас. Виной этому мать, которая боялась, что её умственно отсталый сын причинит зло младшей сестре. Она вбила мальчику в голову, что к женщинам прикасаться нельзя. Чарли изменился, но засевший в подсознании запрет всё ещё действует.
Чарли замечает, что старший повар пекарни обкрадывает хозяина. Чарли предупреждает его, угрожая рассказать хозяину, воровство прекращается, но отношения портятся окончательно. Это первое важное решение, принятое Чарли самостоятельно. Он учится доверять себе. К принятию решения Чарли подталкивает Алиса. Он признаётся ей в любви, но она понимает, что время таких отношений ещё не наступило.
Хозяин пекарни был другом дяди, обещал заботиться о Чарли и выполнил своё обещание. Однако теперь Чарли странно изменился, рабочие боятся его и грозятся уволиться, если Чарли останется. Хозяин просит его уйти. Чарли пытается поговорить с бывшими друзьями, но те ненавидят дурачка, который вдруг стал умнее их всех.
Разум вбил клин между мной и всеми, кого я знал и любил, выгнал меня из дома. Никогда ещё я не чувствовал себя таким одиноким.
Чарли не работает уже две недели. Он пробует спастись от одиночества в объятиях Алисы, но у них ничего не выходит. Гордон словно видит себя и Алису со стороны, глазами прежнего Чарли, который приходит в ужас и не позволяет им окончательно сблизиться. Гордон вспоминает, как сестра ненавидела и стыдилась его.
Чарли становится всё умнее. Вскоре окружающие перестают его понимать. Из-за этого он ссорится с Алисой - та чувствует себя рядом с ним полной дурой. Чарли отдаляется ото всех, кого знал, и погружается в учёбу.
10 июня профессор Немур и доктор Штраус вылетают на медицинский симпозиум в Чикаго. Главными «экспонатами» на этом крупном мероприятии станут Чарли и мышь Элджернон. В самолёте Чарли вспоминает, как мать безрезультатно пыталась вылечить его, сделать умнее. Она потратила почти все семейные сбережения, на которые отец, продавец парикмахерского оборудования, хотел открыть собственную парикмахерскую. Мать оставила Чарли в покое, родив ещё раз и доказав, что способна иметь здоровых детей. Чарли же мечтал превратиться в нормального человека, чтобы мать наконец-то полюбила его.
Каждый день я узнаю о себе что-то новое, и воспоминания, начавшиеся с небольшой ряби, захлёстывают меня десятибалльным штормом.
На симпозиуме Чарли обнаруживает такие обширные знания и высокий интеллект, что профессора и академики бледнеют на его фоне. Это не мешает профессору Немуру называть его «своим созданием» приравнивая Чарли к мыши Элджернону. Профессор уверен, что до операции Чарли был «пустой оболочкой» и не существовал как личность. Многие считают Чарли надменным и нетерпимым, но он просто не может найти своё место в жизни. На докладе, посвящённом операции по повышению интеллекта Гордон чувствует себя подопытным животным. В знак протеста он выпускает Элджернона из клетки, потом первым находит его и улетает домой.
В Нью-Йорке Гордон видит газету с фотографией матери и сестры. Он вспоминает, как мать заставила отца отвезти его в приют. После рождения здоровой дочери умственно отсталый сын вызывал в ней лишь отвращение.
Чарли снимает четырёхкомнатную меблированную квартиру недалеко от библиотеки. В одной из комнат он устраивает трёхмерный лабиринт для Элджернона. О своём местонахождении Чарли не сообщает даже Алисе Кинниган. Вскоре он знакомится с соседкой - свободной художницей. Чтобы избавиться от одиночества и убедиться в своей способности быть с женщиной Чарли вступает с соседкой в связь. Прежний Чарли не мешает отношениям, поскольку эта женщина ему безразлична, он только наблюдает за происходящим со стороны.
Чарли находит отца, который развёлся с женой и открыл парикмахерский салон в бедном квартале. Он не узнаёт сына, а тот не решается открыться. Гордон обнаруживает, что сильно выпив, он превращается в умственно отсталого Чарли. Алкоголь выпускает на свободу его подсознание, которое всё ещё не догнало стремительно растущий IQ.
Ничто в нас не исчезает без следа. Операция прикрыла Чарли тонким слоем культуры и образования, но он остался. Он смотрит и ждёт.
Теперь Чарли старается не напиваться. Он подолгу гуляет, заходит в кафе. Однажды он видит, как официант, умственно отсталый парень, роняет поднос с тарелками, и посетители начинают над ним потешаться.
Удивительно, как люди высоких моральных принципов... никогда не позволяющие себе воспользоваться преимуществом над человеком, рождённым без рук, ног или глаз, ... легко и бездумно потешаются над человеком, рождённым без разума.
Это побуждает Гордона продолжить научную деятельность, чтобы принести пользу таким людям. Приняв решение, он встречается с Алисой. Он объясняет, что любит её, но между ними встаёт маленький мальчик Чарли, который боится женщин, потому что мама била его.
Чарли начинает работать в лаборатории. У него нет времени на любовницу, и она от него уходит. У Элджернона начинаются непонятные приступы агрессии. Временами он не может пройти свой лабиринт. Чарли относит мышь в лабораторию. Он спрашивает профессора Немура, что они собирались делать с ним в случае неудачи. Оказалось, что для Чарли предназначалось место в государственной социальной школе и лечебнице «Уоррен». Гордон посещает это заведение, чтобы знать, что его ждёт.
Элджернону становится хуже, он отказывается от еды. Чарли же достигает пика умственной активности.
Словно все знания, приобретённые мной в последние месяцы, соединились и вознесли меня на вершину света и понимания.
26 августа Гордон находит ошибку в расчётах профессора Немура. Чарли понимает, что вскоре у него начнётся умственная регрессия, такая же, как и у Элджернона. 15 сентября Элджернон умирает. Чарли хоронит его на заднем дворе. 22 сентября Гордон навещает свою мать и сестру. Он обнаруживает, что у матери старческий маразм. Сестре тяжело с ней, она рада, что Чарли их нашёл. Сестра не подозревала, что мать избавилась от Чарли ради неё. Гордон обещает помогать им, пока сможет.
IQ Гордона стремительно снижается, он становится забывчивым. Книги, раньше любимые, теперь ему непонятны. К Гордону приходит Алиса. На этот раз прежний Чарли не препятствует их любви. Она остаётся на несколько недель, ухаживает за Чарли. Вскоре он прогоняет Алису - она напоминает ему о способностях, которые нельзя вернуть. В отчётах, которые по-прежнему пишет Чарли, появляется всё больше ошибок. В конце концов они становятся такими же, как и до операции.
20 ноября Чарли возвращается в пекарню. Работники, которые раньше издевались над ним, теперь опекают и защищают его. Однако Чарли ещё помнит, что был умным. Он не хочет, чтобы его жалели, и отправляется в «Уоррен». Он пишет прощальное письмо мисс Кинниан, в котором просит положить цветы на могилку Элджернона.
Вот что еще любопытно. Мне следовало бы затаить на Гуарино обиду за то, что он обманул меня, Розу и Матта. Но я вспоминаю его с благодарностью. Он всегда был добр ко мне. Улыбка, дружеское похлопывание по спине, ободряющее слово - все то, что доставалось мне так редко. Он обращался со мной, даже тогда, как с разумным существом.
Может, это попахивает неблагодарностью, но что действительно злит меня - отношение ко мне как к подопытному животному. Постоянные напоминания Немура, что он сделал меня тем, кто я есть , или что в один прекрасный день тысячи кретинов станут настоящими людьми .
Как заставить его понять, что не он создал меня? Немур совершает ту же ошибку, что и люди, потешающиеся над слаборазвитым человеком, не понимая при этом, что он испытывает те же самые чувства, что и они. Он и не догадывается, что задолго до встречи с ним я уже был личностью.
Я учусь сдерживать обиду, быть терпеливее, ждать. Я расту. Каждый день я узнаю о себе что-то новое, и воспоминания, начавшиеся с небольшой ряби, захлестывают меня десятибалльным штормом.
11 июня.
Недоразумения начались, как только мы прибыли в «Чалмерм-отель» в Чикаго и обнаружили, что наши комнаты освободятся только завтра к вечеру и заночевать нам придется в ближайшем отеле «Индепенденс». Немур был вне себя. Он воспринял это как личное оскорбление и переругался со всеми - от посыльного до управляющего. Он ждал в фойе, пока каждый из них в свою очередь ходил за вышестоящим чином, в надежде, что тот решит каверзный вопрос.
Мы стояли посреди всего этого смятения - куч сваленного в беспорядке багажа, летящих сломя голову носильщиков с тележками, участников симпозиума, не видевшихся целый год и теперь с чувством приветствовавших друг друга - и с растущим с каждой минутой смущением наблюдали, как Немур орет на представителей Международной ассоциации психологов.
Наконец стало ясно, что ничего нельзя поделать и до Немура дошла безнадежность нашего положения. Случилось так, что большинство молодых участников остановилось именно в «Индепепденсе». Многие из них слышали об эксперименте Немура и знали, кто я такой. Куда бы мы ни шли, кто-нибудь пристраивался сбоку и начинал интересоваться моим мнением о разнообразнейших вещах - от нового налога до археологических находок в Финляндии. Это был прямой вызов, но запас знаний позволял мне свободно обсуждать почти любую проблему. Однако скоро я заметил, что с каждым обращенным ко мне вопросом физиономия Немура все больше мрачнеет. Поэтому, когда симпатичная молодая врачиха из Фалмут-колледжа спросила, чем я могу объяснить причину моей умственной отсталости, я сказал, что лучше профессора Немура на этот вопрос не ответит никто.
Дождавшись момента показать себя, Немур впервые за все время нашего знакомства изволил положить руку мне на плечо.
Нельзя с уверенностью сказать, что вызывает подобную разновидность фенилкетонурии - необычная биохимическая или генетическая ситуация, ионизирующее излучение, естественная радиоактивность или вирусная атака на эмбрион. Важно то, что результатом явился дефективный ген, вырабатывающий… назовем его «блуждающий энзим», который стимулирует дефективные биохимические реакции. Образовавшиеся в итоге новые аминокислоты конкурируют с нормальными энзимами, вызывая повреждения мозга.
Девушка нахмурилась. Она не ожидала лекции, но Немур уже захватил кафедру и поспешил развить свою мысль:
Я называю это «конкурирующей ингибицией энзимов». Например, представьте себе, что энзим, произведенный дефективным геном, - это ключ, который можно вставить в замок центральной нервной системы, но который не поворачивается в нем. Следовательно, настоящий ключ - нужный энзим - уже не может проникнуть в замок. Результат? Необратимое нарушение протеина мозговой ткани.
Но если оно необратимо, - вмешался в разговор один из присоединившихся к аудитории психологов, - как стало возможным излечение мистера Гордона?
Ах, - проворковал Немур, - я сказал, что необратимо разрушение тканей, но не сам процесс. Многим ученым уже удавалось обратить его путем инъекций веществ, реагирующих с дефективными энзимами, меняя, так сказать, молекулярную бородку ключа. Этот принцип является основным и в нашей методике. Но сначала мы удаляем поврежденные участки мозга и заставляем пересаженную мозговую ткань синтезировать протеин с высокой скоростью…
Минутку, профессор, - прервал я его на самой высокой ноте. - Что вы скажете о работе Рахаджамати на эту тему?
Кого-кого? - непонимающе переспросил он.
Рахаджамати. В ней он критикует теорию Таниды - концепцию изменения химической структуры блокирующих метаболизм энзимов.
Немур нахмурился:
Где была переведена статья?
Она еще не переведена. Я прочел ее в индийском журнале «Психопатология» несколько дней назад.
Немур оглядел присутствующих и сделал попытку отмахнуться от меня:
Не стоит придавать этой статье слишком большого значения. Наши результаты говорят сами за себя.
Но Танида сам предложил теорию блокирования блуждающего энзима путем рекомбинации, а теперь утверждает, что…
Ну-ну, Чарли. То, что человек первым предложил теорию, отнюдь не означает, что последнее слово навсегда останется за ним, особенно в ее экспериментальном развитии. Думаю, все согласятся, что исследования, проведенные в США и Англии, далеко превосходят индийские и японские работы. У нас лучшие лаборатории и лучшее оборудование в мире.
Но этим нельзя опровергнуть утверждения Рахаджамати, что…
Сейчас не время углубляться в это. Я уверен, что этот вопрос подвергнется здесь детальному обсуждению.
Немур заговорил с каким-то старым знакомым и полностью отключился от меня. Потрясающе. Я отвел в сторонку Штрауса и засыпал его вопросами:
Что скажешь? Ты всегда говорил, что это я слишком чувствителен для него. На что он так обиделся?
Ты дал ему почувствовать свое превосходство, а он терпеть этого не может.
Нет, серьезно. Скажи мне правду.
Чарли, пора бы тебе перестать подозревать всех в желании посмеяться над тобой. Немур ничего не знает об этих статьях, потому что не читал их.
Он что, не знает хинди и японского? Не может быть!
Не у всех такие способности к языкам. как у тебя.
Тогда как же он может отрицать выводы Рахаджамати, отмахиваться от сомнений Таниды в достоверности методов контроля? Он должен знать…
Подожди, - задумчиво произнес Штраус. - Должно быть, это совсем недавние работы. Их еще не успели перевести.
Ты хочешь сказать, что тоже не читал их?
Он пожал плечами:
Лингвист из меня, пожалуй, даже похуже, чем из него. Правда, я уверен, что перед публикацией итоговой статьи Немур тщательно прочешет все журналы.
27Дедуля мой ушел этой зимой в возрасте 81 года. Оставил после себя мемуары, которые писал с конца 80-х годов. Перепечатываю потихоньку, это живая история. Что со всем этим делать, пока не знаю, но кое-что буду публиковать тут.
Когда началась война, деду было 15 лет. Затем он учился в военном училище, а в конце войны и затем, уже в мирное время, служил в войсках МВД-НКВД.
Перепечатала с небольшим редактированием с рукописи – возможно, есть фактические неточности в названиях. Не проверяла, оставила как есть.
Я, Красноярцев Петр Васильевич, родился 26 сентября 1925 г. по новому стилю, в селе Изобильное Соль-Илецкого района Оренбургской области.
Моя мать, Кудрина Мария Васильевна 1905 года рождения, после родов через 8-10 часов умерла. Мой отец, Красноярцев Василий Петрович, 1904 г. р., в октябре 1925 был призван в ряды РККА, в 44 кавалерийский полк 2 кавалерийской дивизии им. Морозова в г. Оренбург. Меня воспитали бабушки: Красноярцева Дарья Степановна и Кудрина Анисья Алексеевна. До годовалого возраста я жил то у одной бабушки, то у другой, кормили меня коровьим молоком из стеклянного рожка.
Когда мне исполнилось три года, отец демобилизовался их рядов РККА. В этот период в деревне Изобильное шел процесс раскулачивания, а после – высылка кулаков в отдаленные районы страны; началась коллективизация.
Мой отец проработал председателем колхоза им. Цвилинга два с лишним года, после чего его снова призвали в тот же полк РККА.
Отец женился на Донецковой Матрене Ивановне 1908 г. р. и поехал с ней в г. Оренбург, а я остался у бабушки в Изобильном.
Детство с 3 до 7 лет я провел с маминым братом, дядей Кудриным Петром Васильевичем. Он научил меня плавать, рыбачить, резать талы для плетения плетней и самоловок, правильно поливать огород. Я очень любил собирать картошку – дядя Петя давал мне и моему дружку 10 копеек за собранное ведро.
В 1932 г. дядя Петя привез меня в Оренбург к отцу, мы жили на Пушкинской улице, и я даже год ходил в детский сад. Потом мы переехали жить к Зеленому базару, напротив нас был ипподром, и я очень любил смотреть скачки.
В 1930 г. родился мой брат Николай, но через 2 года он умер. В декабре 1934 г. родилась моя сестра Роза.
В 1933 г. я пошел в школу № 6 им. Л. Толстого. До сих пор помню первую учительницу – Марию Давыдовну, старенькую и миловидную, она потратила немало сил, чтобы привлечь меня к успехам в учебе. Когда я пошел в школу, то знал только букву «О». Очень не любил чтение и диктанты, а вот математику и географию очень любил.
В 1936 г. нашу 2 кавалерийскую дивизию перебросили в г. Пуховичи Минской обл.
Мы переехали туда всей семьей. В 1939 г. там родился мой брат Геннадий.
В сентябре 1939 г. при освобождении западной Белоруссии от польских оккупантов, дивизия передислоцировалась в г. Белосток, а полк, в котором служил отец, находился в местечке Супрасль в 10-12 км от Белостока. Конечно, переехала туда и семья отца, но меня, ученика 6 класса, отец проводил в Минск, откуда я один через Москву поехал в Изобильное, чтобы там окончить 6 класс.
Доехал я хорошо. В Москве провел полдня, ездил на двухчасовую экскурсию по метро, катался на «лесенке-чудесенке». Особенно мне запомнились тогда станции «Охотный ряд» и «Маяковская». Вечером поездом отбыл в Соль-Илецк, где меня встретили 30-градусные морозы, а оттуда на лошадях поехал в Изобильное.
В 1940 я закончил 6-й класс, а в августе за мной приехал отец, чтобы забрать в Супрасль. Там в 1941 я закончил 7 класс, там нас и застала Великая Отечественная война…
В Супрасли родился мой брат Владимир. Весной 1941 отца перебросили на новое место службы в Замброво, недалеко от г. Лонжа. Отец был в звании капитана, он командовал 13-м танковым пограничным отрядом. Получив квартиру, 21 июня 1941 г. он приехал за нами в Супрасль, чтобы перевезти в Замброво. Солдаты из соседней части, где раньше служил отец, погрузили наши вещи и мебель в машину. Вечером мы ужинали у командира части полковника Собакина – помню, у него был только один сын Эрик, пятиклассник. Мы поужинали, простились с ними и пошли отдыхать, чтобы завтра утром пораньше ехать в Замброво.
В 4.30 утра 22 июня 1941 г. нас разбудили солдаты. Отец сказал маме, что надо поскорее ехать, немцы бомбят Белосток, затем дал мне 10 рублей и велел купить хлеба. Магазин был в нашем бараке, я постучал к тете Доре – продавщице, - она провела меня через свою квартиру в магазин, и я купил у нее две буханки белого хлеба и двадцать французских булочек. Когда я принес все это домой, отец и мать слегка пожурили меня – зачем я купил так много хлеба, но затем этот хлеб спас нас от голода во время эвакуации.
Около 5 утра мы выехали в Замброво. Доехали до Белостока, туда нас не впустили, и мы поехали в объезд до шоссе на Ломжу. Немцы наступают на нее, а мы едем прямо к ним в лапы, навстречу нам бегут женщины, дети, попадаются и мужчины, все ругают нас: «Куда вы едете?!» По дороге нас 2-3 раза обстреляли с самолета, на обочине мы видели подбитую машину, там шофер и отец заправили наш автомобиль бензином, и мы поехали дальше, на запад.
Через некоторое время впереди мы увидели горящее село, слышались взрывы, а навстречу нам бежали люди, особенно много было народу еврейской национальности. Нас догнала какая-то военная машина, отец ее остановил, поговорил с сидевшим в ней майором, потом быстро подбежал к нам, обнял и поцеловал, дал маме денег на дорогу и велел нам ехать в Белосток, а оттуда – домой, на родину в Оренбургскую область, село Изобильное.
Сам он быстро сел в машину майора, и они поехали туда, где горело село, откуда бежали люди, в самое пекло.
Отец пропал без вести, думаю, что он погиб почти сразу после нашего расставания.
К середине дня мы на машине, груженной нашими вещами, подъехали на товарную станцию г. Белосток. Подойти к поездам, на которых эвакуировали людей, было невозможно. Была жуткая паника. Прошел слух, что через час немцы будут в Белостоке. Все бегали, кричали, ждали составы для эвакуации.
Через некоторое время подали состав из товарных вагонов, я слышал крик и ругань, подойти к вагонам для посадки было невозможно, людей было несколько тысяч, и эти сорок вагонов были просто мизером для всех беженцев, находящихся на платформе и рядом с ней…
Не знаю и не помню, как я пролез под платформой, высотой она была чуть больше метра. Я пролез под составом и увидел вагон с лесенкой и открытой дверью, а в нем – никого. Две-три минуты – и я уже стоял у нашей машины, сказал маме и шоферу дяде Коле о том, что я видел пустой вагон.
Переживал только об одном – как мама с братишкой Вовой подлезет под платформу? Но все получилось, и очень быстро, второпях мать взяла две пуховые подушки, одеяло и две сумки с хлебом и продуктами. Мы быстро проползли под платформой, затем под составом, влезли в вагон и сели в углу на стол. Тут дверь открылась, ввалилось человек 30, в основном женщины и дети, под давлением толпы они повалились на пол, в этот момент поезд тронулся. Я видел, как мужчина и женщина провалились между платформой и вагоном, а поезд набирал скорость, крик о помощи заглушили грохот состава и шум в вагоне…
Позже нам сообщили, что вскоре после нашего отъезда Белосток был в руках фашистов.
Мы ехали в сторону г. Барановичи. По дороге ночью и днем нас несколько раз обстреливали с самолетов Хенкель-13. Когда велся обстрел, поезд останавливался, многие выбегали из поезда… По ним стреляли. Так было несколько раз за сутки.
Когда мы проезжали Барановичи, я видел ночной бой, видел, как наши прожекторы взяли в пучок фашистский самолет, как стреляли по этому самолету трассирующими пулями – и мимо… Меня сильно разочаровало увиденное, недавно я смотрел фильм «Если завтра война» и не мог поверить, что наши ворошиловские стрелки мазали.
Ночь была очень тревожная, наш поезд часто обстреливали, бросали над нами светящиеся ракеты, один вражеский самолет изрешетил несколько последних вагонов – я видел утром, как оттуда выносили тела погибших и много раненных. Наш вагон был в середине, нам повезло.
Наш состав с эвакуированными подъезжал к Минску. Там я увидел, как два наших истребителя посадили фашистский самолет на поле. Все, кто видел, очень радовались этому. Минск горел, ничего не было видно – все в дыму, люди, сидевшие в вагонах, хмурились, не было видно ни солнца, ни неба.
Когда мы подъезжали к Смоленску, нас опять обстреляли с самолетов, и снова в лес бежали люди, по ним стреляли, и мне, 15-летнему юноше, было совсем не понятно – как немцы могли бомбить Смоленск, быть здесь, под Смоленском, все вертелось и крутилось в голове – как, почему в такой водоворот попали мы, наша страна?
От Смоленска нас направили южнее Москвы, Москва была занята оборонительными работами, ей было не до нас. Нас везли в Саратов. И только за день до прибытия в Саратов нас перестали обстреливать. Хорошо, что на наш эшелон не было сброшено ни одной бомбы, а то были бы большие человеческие жертвы.
Перед Саратовым на станциях нам давали хлеб, макароны, чай – это была большая радость для людей, не видевших хлеба по две недели, люди страдали от голода, болели. Воды тоже не хватало.
Примерно 5-6 июля наш эшелон прибыл на станцию Алтата, это несколько километров за г. Энгельс Саратовской обл. Там всех людей переписали, разбили на группы и отправили по селам и деревням работать в колхозы и совхозы, нашей семье (5 человек – мама, я, Роза, братья Геннадий и Владимир) купили билет до станции Цвилинга Соль-Илецкого р-на. Оттуда до Изобильного 10 км. Дали нам продуктов на дорогу.
Отец, когда я рано утром 22 июня накупил хлеба, ругал меня – мол, много купил, через 3 часа мы уже будем на новом месте жительства. А этот хлеб спас нас от голода в дороге. Мама делили хлеб между нами, первые 2-3 дня у нас было еще немного сливочного масла. Потом остался один сахарный песок – мы его тоже съели через неделю, а потом ели только булочки с водой, которую я доставал на остановках. Был случай на станции Сухиничи, через которую мы проезжали. Поезд остановился, нам сказали, что он будет стоять часа три. Мама дала мне денег, и я побежал на станцию что-нибудь купить поесть, было около 3-х часов ночи.
Когда я нашел там столовую, то купил макароны и десять котлет, все это было у меня в большом блюде. Как радовалось мое сердце, что сейчас я накормлю всех котлетами! Увы. Когда я подошел к путям, нашего эшелона не было, он уехал на другую станцию – Сухиничи-2, на расстояние 7-8 км. Мне и другим отставшим сказали, что там он будет стоять 3-4 часа. Все бросились бежать по рельсам.
Босой, в пальто, но без шапки, с блюдом, в котором были котлеты и макароны, я побежал по рельсам в Сухиничи-2. Народу отстало много, в основном женщины, старики и дети. Начался рассвет. Мы не дошли пару сотен метров до железнодорожного моста через небольшую речку – нас остановили часовые. «Стой! Назад!» - кричали они, но толпа напирала. Тогда они дали вверх два предупредительных выстрела, все остановились и затем повернули в сторону простого деревянного моста, по которому хотели обойти железнодорожный. Когда мы дошли до моста, то увидели сваи, на одних лежало длинное бревно, скобами прикрученное к сваям. Мы начали переход, первые шли осторожно, чтобы не раскачивать бревно, человек 20 прошли нормально, потом некоторые стали падать в реку. Многие, в том числе и я с макаронами и котлетами, передвигались сидя. Некоторые перебирались вплавь.
Когда я нашел свой вагон, мама очень плакала, называла меня спасителем нашей семьи, дала сестре и брату котлеты… Они впервые за последние дни почувствовали, что наелись. Радость и счастье были на лице мамы, из глаз текли слезы. Через час мы поехали дальше, на восток.
Еще был забавный эпизод, по дороге домой в г. Уральске я встретил девушку Таю, с которой учился в школе в г. Пуховичи… Она тоже эвакуировалась со своей семьей.
На станции Цвилинга, куда мы прибыли наконец, жили сестра и брат мамы, мы остановились у них. Утром я пошел пешком в Изобильное. Бабушка обняла меня, плакала, не веря, что мы вернулись из Белоруссии живые и невредимые…
