Муса джалиль биография в военные годы. Муса Джалиль: биография на татарском языке и интересные факты

……………………………………………

8 Память………………………………………………………………………

Заключение…………………………………………………………………….

Список использованных источников………………………………………...

Приложение. Стихи…...………………………………………………………

Введение

Наш земляк Муса Джалиль прославил наш край своим творчеством и своим подвигом, который он совершил в годы Великой Отечественной войны, находясь в Моабитской тюрьме (Берлин) в плену у фашистов.

Цель данной работы – создать памятную книгу о жизни и творчестве Мусы Джалиля для школьной выставки, посвящённой 110-летию со дня рождения поэта.

1 Детство Мусы Джалиля

Вьюжной февральской ночью1906 года в семье мелкого торговца Мустафы Залилова родился сын. Шестой ребенок. В честь новорожденного ребенка устроили праздник, пригласили многочисленную родню. Гости, скрестив ноги, сидели на полу. Они принесли с собой подарки: кто черную бархатную тюбетейку, кто яркую ситцевую рубашонку, кто мотки пряжи, а родители матери Рахимы-апы принесли по обычаю тугой тяжелый сверток отбеленного холста – чтобы жизненный путь новорожденного был долгим и светлым. Наконец, пришел мулла. Все встали. Муллу встретили у порога, помогли снять тяжелую шубу.

Мулла поднес ладони к лицу, и нараспев, полуприкрыв глаза, начал читать молитву. Все притихли. Когда мулла закончил молитву, ему подали туго спеленатого ребенка. Мулла поднял его на вытянутых руках и произнес: “На челе младенца вижу печать мудрости. А потому нарекаю его именем Муса. А имя сие идет от пророка Моисея, мудрейшего из мудрых”.

В бескрайних оренбургских степях затерялась небольшая деревушка Мустафино. Это родина Мусы. Здесь прошло его детство. Детство всех деревенских ребятишек было одинаковым. Зимой катались на салазках с ледяных горок. Когда наступали теплые солнечные дни, ребята играли в бабки, ходили в поход, разжигали костры и пекли картошки. Играли в салки, в прятки, лазили по деревьям. Больше всего Муса любил рыбачить. Река Неть – это любимое место для прогулок. Муса, как и все ребята, собирал весной дикий лук и чеснок, лакомился спелой вишней, пас за речкой телят и гусей, ездил с родителями на сенокос.

Отец Мусы Мустафа Залилов был человеком добрым, мягким. По рассказам односельчан, он был невысокого роста, рыжеватый, несколько суетливый. Его все уважали как человека незлобивого, сметливого и по-крестьянски мудрого.

На фото мать Мусы Джалиля, Рахима. Она была требовательной к детям, не баловала и не потакала их слабостям. То и дело мать повторяла: “Настоящий человек лишь тот, кто в первую очередь думает о других, а не о себе”. Она была по-своему одаренной, талантливой, хотя всю жизнь оставалась неграмотной. В девичестве она была первой певуньей на селе, знала много народных песен. В самые трудные дни в Оренбурге, когда в доме не было ни куска хлеба, ни капли керосина, она собирала вокруг себя детей и пела им старинные татарские песни. Дети, слушая песни матери, хоть на какое-то время забывали о страшном чувстве голода.

Наступил незабываемый день, когда маленький Муса впервые переступил порог школы.

На фотографии – школа, где учился Муса. Учился он легко и с большим желанием. Почти все буквы алфавита были знакомы Мусе (их показал ему брат Ибрагим). Пока его одноклассники с трудом усваивали буквы, Муса уже свободно читал и писал. Он был очень любознательным.

Учитель разрешал ученикам задавать любые вопросы. Муса, пользуясь этим, так и сыпал вопросами: Почему небо синее, а трава зеленая? Почему у лошади четыре ноги, а у человека только две? Откуда берется гром?

Так Муса за один год усвоил программу всех четырех классов.

В 1913 году семья Залиловых переехала в Оренбург. Это были годы жестокой нужды и скитания по постоялым дворам.

Медресе – духовное учебное заведение, где учился Муса в Оренбурге. В школе была библиотека. Здесь Муса впервые прочитал сказки Пушкина.

Чтение было самым сильным и постоянным увлечением Мусы. Он так увлекся чтением, что решил завести собственную библиотеку. Денег на покупку книг не хватало. Поэтому он решил сделать их сам. Он сшил из тетрадных листов маленькие книжечки. В одну книжечку он записал легенду, услышанную от бабушки. В другую записал сказку, которую сочинил сам. В третью и четвертую книжечки – частушки и народные песни.

Муса гордился библиотекой, показывал ее приятелям, давал им почитать свои книжечки, собирался дальше писать. Но однажды, когда Мусы не было дома, младшая сестра Хадича раскапризничалась. А матери было некогда. Чтобы как-то успокоить ее, мать дала ей яркие книжечки Мусы. Когда Муса вернулся домой, от книжек остались одни клочки…

Стихи Муса начал писать с девяти лет. Он писал и на уроках, и дома вечерами до поздней ночи. Иногда мать вставала и, отругав сына, гасила лампу. Она жалела керосин, жалела бумагу, но больше всего жалела его самого, боялась, что он испортит глаза. Но на следующий день все повторялось сначала.

Способный мальчик стал писать стихи про гусей и бабочек, про речку Неть он хотел стать таким же поэтом, как Тукай подписывая свои первые стихи - Маленький Муса (Кечкенэ Муса). Поскольку он очень любил свое Мустафино, чистый воздух знакомых и любимых с детства мест, краски увядающего осеннего и пробуждающегося весеннего леса, утренний туман над полями, красочные закаты над рекой – это будет давать ему вдохновение всю жизнь.

Позже, многие его стихи для детей будут посвящены деревенской жизни, животным, природе родной земли. Такие стихи для самых маленьких, как «Петушок», «Кукушка», «Вороватый котенок», «Шакир и Гали», «Мой пес» и многие другие.

Летом 1913 года Мустафа-абзый распродает хозяйство и перевозит свою многочисленную семью в Оренбург. В городе им удалось поселиться в подвале медресе, рядом с которым находилась библиотека «Белек» (Знание). Вот где теперь постоянно будет проводить все свое свободное время семилетний Муса. Вскоре он поступает на дальнейшее обучение в медресе «Хусаиния». В этом учебном заведении основной дисциплиной была, конечно, теология, но кроме этого давали и светское образование. Детей учили литературе, рисованию и пению. Учеба в медресе много дала маленькому поэту, здесь он продолжил развивать свой талант. Годы учебы, конечно, не были легкими, но Муса научился добывать знания. Хорошие способности и прилежность позволили ему поверить в себя и проявить свои лидерские наклонности. Например, он организовал в медресе для своих одноклассников выпуск газеты, и сам редактировал ее и издавал, где и появился в первый раз его псевдоним - Муса Джалиль.

Кроме поэзии и литературы, он увлекался музыкой и хорошо овладел игрой на мандолине.

2 Юность поэта

В начале 1917 года Муса создает стихотворение, в котором говорится о Мировой войне, как о бессмысленном кровавом побоище, уносящем тысячами молодые человеческие жизни. Он посылает его в татарскую газету «Вакыт» («Время»). Оно не было напечатано.

В 1917 году, в ноябре, когда Оренбург в течение двух лет переходит от одних военных властей к другим, в городе царит анархия и бандитизм. Освобождают город от бандитов и белогвардейцев только к 1919-му году. Ко второй половине 1919 года относятся первые поэтические опыты тринадцатилетнего Мусы. Его первые стихи, как и многих поэтов, были наполнены особым романтизмом. Одни названия чего стоят: «Красному знамени», «Красный праздник», «Красное войско». В первых стихах так много красного, что некоторые литературоведы начальный период окрестили «красным». Он характеризуется категоричностью, прямотой, энергией и сжатостью стиха. Чаще всего это страстные, заостренные, в публицистическом плане, призывы, например:

Друг-рабочий, винтовку возьми - и в поход!

Жизнь отдай, если надо, за волю свою.

«Счастье», 1919 г.

Это одно из первых стихотворений «Счастье», имеющее взрослую тематику. В это опасное и богатое на события время Муса посещал шумные митинги и собрания, а потом, оттачивая свое мастерство писателя, рассказывал обо всем, что видел, в памфлетах и статьях классной самодельной газеты

В это время в окруженном Оренбурге создается первая организация коммунистического союза молодежи, впоследствии – комсомольцев. Муса записался, чтобы попасть на фронт Гражданской войны, но его не взяли, уж очень маленьким и худеньким он был в свои тринадцать.

Отец разоряется и за долги попадает в тюрьму, позже он неожиданно заболевает тифом и умирает. Мать, стараясь прокормить остальных детей, берется за самую черную и неблагодарную работу – убирает и стирает белье в чужих домах за копейки.

17 февраля 1920 года Муса вступил в комсомол. Сельским комсомольцам приходилось нести караульную службу, бороться со спекулянтами, порою задерживать вооруженных бандитов. Любое комсомольское поручение Муса выполнял охотно, с большой ответственностью.

Летом 1921 в Оренбургской области из-за засухи начинается голод, от которого умирают два брата Мусы Джалиля. Чтобы не обременять семью еще одним ртом, он уходит на улицу и пополняет толпу беспризорных голодных детей, наводнивших в то страшное время город и окрестности. В эти несколько месяцев, как пишет он в своем дневнике: «ел, что попало, ночевал, где придется, воровал».

Спас Мусу от голодной смерти на улице один из сотрудников газеты «Кызыл Юлдуз» («Красная звезда»), в которой печатались самые первые, еще незрелые его стихи. Сотрудник газеты устроил Джалиля в Оренбургскую военно-партийную школу, а потом на базе медресе, где учился Муса, был создан Татарский институт народного образования, студентом какого и стал юноша.

После окончания Гражданской войны с 1922 года Муса живет в Казани, учится на рабфаке и активно работает в комсомольской организации, занимается самодеятельностью молодежи, пишет стихи, пьесы. Сам он говорил об этом периоде: «Меня вела… окрыляла вера в поэтическую силу». Многие его произведения этого периода посвящены юбилейным датам комсомольской организации и стали любимыми песнями татарских и башкирских комсомольцев. Джалиль организовывает музыкально-поэтические вечера, сам играет на мандолине и читает свои стихи.

Поэт активно действует в области создания первых детских организаций, в последствие названных пионерскими. Богатое переломными событиями время способствовало быстрому взрослению и созреванию будущего литератора. Путь к творческой зрелости Муса, как и многие другие, проходил несколько ступеней. Сам Джалиль не раз говорил, что на новую ступень в своем творчестве он перешел в 1924 году: «В годы рабфака в моем творчестве наметился переворот». Ушел лишний пафос, более совершенной стала палитра художественных средств.

В этот период Муса пишет много детских стихов и пьес с новым идеологическим содержанием, потому что произведений для детских театров еще не было, а они были крайне нужны для пропаганды новой идеологи, в которую так искренне и горячо верил Муса Джалиль. Много ездит по стране по заданию комсомола, как инструктор. В 1925 работает в Комитете комсомола в Орске, в 1926 – в Оренбурге.

3

Джалиль вынужденно возвращается в Мустафино, где собирает молодежную организацию «Красный цветок», которая потом стала комсомольской ячейкой и выбрала Мусу членом комитета волостного РКСМ и делегатом губернской конференции комсомола.

В 1920-ом он опять возвращается и перерабатывает первоначальный вариант своего стихотворения «На войне» (1920 г.), обостряя степень обличительного пафоса и своего сочувствия массам народа, посылает его в газету «Кызыл Юлдуз» («Красная звезда»), которая тогда была органом прессы большевиков Туркестанского фронта. Стихотворение было опубликовано под псевдонимом Маленький Джалиль, как и десяток подобных стихов-лозунгов, прокламаций, наполненных верой в победу, написанных Мусой, начиная с 1919 года.

До наших дней сохранилось несколько тетрадей со стихами, пьесами, рассказами, записями образцов народных сказок, песен и легенд, сделанными и сочиненными Мусой Джалилем с 1918 по 1921 годы. Конечно, большая их часть осталась не изданной, но, благодаря ним, можно получить картину творческого развития таланта Мусы. Первые же строки проникнуты стихийным демократизмом молодого автора. Он плоть от плоти сын своего народа, нахлебавшийся вдоволь унижений и горя, знающий цену трудовому куску хлеба. Он на своей шкуре ощутил высокомерие и ханжество богатых байских отпрысков по отношению к нему, сыну разорившегося торговца, только из милости взятого за казенный счет в медресе. Кому, как ни ему знать о нуждах и чаяниях людей, которым он искренне сочувствовал. Правда, его неокрепшее мастерство не дает пока возможности умело пользоваться художественными средствами, слишком прямолинейно и неуклюже высказывает свои мысли молодой

Жизнь моя для народа, все силы ему,

Я хочу, чтоб и песня служила ему.

За народ свой я голову, может, сложу

Собираюсь служить до могилы ему.

«Слово поэта свободы», 1920 г.

4

В 1927 году Муса Джалиль он избран членом бюро ЦК комсомола от Татаро-Башкирии и направлен в Москву. Он с легкостью поступает в МГУ на филологический факультет, где учится с 1927 по 1931 год. Стихи, которые он писал на татарском языке, переводились его товарищами-студентами и читались по-русски на студенческих литературных вечерах, неизменно пользуясь успехом, что послужило большим стимулом для совершенствования их художественной формы.

В Москве Мусе приходилось не только учиться, он продолжал вести активную комсомольскую и журналистскую деятельность. Его назначили редактором татарского идеологического издания «Кечкенэ иптэшлэр» (Младшие товарищи). А затем, уже в 1928 году он – член редколлегии журнального издания «Яшь эшче» (Молодой рабочий), а также «Ударниклар» (Ударник). Грамотных кадров молодой власти катастрофически не хватало, поэтому способный, творчески мыслящий, молодой татарский поэт был ценным комсомольским работником. С 1927 по 1928 год Муса руководил еще и интернациональным татарским кружком при клубе им. Х.Ямашева и литературным кружком при Центральной библиотеке для детей. Кроме этого, он писал тексты для детских песен, работая в паре с молодым татарским композитором Латыфом Хамиди, который тоже в это время учился в Москве. Все эти занятия требовали много сил и энергии, а еще нужно было и учиться! Времени на личную жизнь абсолютно не было.

В это время он успевает уделять внимание и своему творчеству. С 1924 по 1928 год Муса пишет поэму «Пройденные пути», стихи «О смерти», тема которых – дружба и интернационализм, и многие другие произведения. Распорядок его дня в этот активный период был сложным и насыщенным событиями. Муса, по своей старой крестьянской привычке, вставал очень рано, с восходом солнца, обтершись мокрым полотенцем, на ходу завтракал и убегал в редакцию. Приходил поздно вечером, и опять садился заниматься, готовиться к семинарам, читать и редактировать рукописи. С утра работал в редакции, потом – в типографии, учеба в университете и важные совещания в райкоме комсомола.

В середине тридцатых годов, после окончания университета Муса Джалиль занимал должность ответственного секретаря татарских писателей при Союзе писателей СССР. С 1935 года заведует литературной частью татарской оперной студии при Московской государственной консерватории. Студия была создана для обучения национальных кадров: певцов, дирижеров, композиторов. Он встает у истоков создания татарского национального оперного искусства.

У него семья, жена Амина и маленькая дочь Чулпан. Живут они в Москве в Столешниковом переулке, где теперь постоянно «толкутся» друзья: татарские писатели, поэты, композиторы, студийцы.

Начав работать в оперной студии, Муса начинает глубоко изучать основы музыкальной теории и историю музыки, работает над своим музыкальным развитием. Он регулярно ходит на оперные спектакли, слушает концерты в Большом и Малом зале консерватории. Переводит либретто русских опер на татарский язык, пишет оригинальные либретто на основе татарского фольклора.

Процесс учебы студийцев подходил к концу, национальной оперной труппе требовался соответствующий репертуар. Муса Джалиль не боялся брать на себя огромную ответственность по созданию либретто для первых татарских опер. Этот период его жизни был очень напряженным. Приходилось вести очень большую работу по изучению оперной драматургии, чтобы качественно подготовить либретто новой национальной оперы «Алтынчеч» (Золотоволосая), основанной на красивой старинной татарской легенде. Кроме этого, параллельно писались несколько либретто для опер композиторов-студийцев. Не оставлял он и своего творчества в области переводов. Переводил на татарский язык классические романсы, отдельные оперные арии, песни. Готовил репертуар для своих студийцев – будущих светил татарской оперной сцены.

В 1938 году Муса вместе с оперной студией покидает Москву и увозит семью в Казань, где начинает работать заведующим литературной частью Татарского оперного театра, что сегодня носит его гордое имя.

5 Предвоенное время

Председателем Союза писателей Татарской республики Мусу Джалиля выбирают в 1939 году, как и депутатом городского Совета. Дел хватало, кроме официальных депутатских обязанностей, дел в театре и в союзе писателей были еще и работы почти во всех литературных жанрах: тексты песен, материалы для нового романа о комсомоле, публицистика и пьесы.

За годы существования студии – с 1935 по 1938 год, были подготовлены к постановке два оперных спектакля «Фауст» Ш.Гуно и «Качкын» Н.Жиганова. Именно оперой «Качкын» и ознаменовалось открытие в Казани, в 1939 году Татарского государственного оперного театра. А 24 июня 1941 года в театре состоялась громкая премьера национальной оперы на татарском языке «Алтынчеч» (Золотоволосая), над либретто которой трудился несколько лет, еще со студии, Муса Джалиль. За основу он взял две народные сказки «Золотое перо», «Алтынчеч» и народный эпос «Джик мерген». Пригодились, выходит, Мусе бабушкины сказки.

Муса уже работал над либретто новой оперы «Рыбачка», о рыбаках Каспия.

Война прервала творческие планы поэта. В июле 1941 года он подал заявление в военкомат и пошел добровольцем в формирующийся под Казанью артиллерийский полк «конным разведчиком», как в шутку он называл свою рядовую должность. Но как только военное руководство узнало, что Муса Залилов – это тот самый автор знаменитой оперы «Алтынчеч», его хотели отправить в тыл или демобилизовать. Муса отказался и пошел служить политработником и военкором газеты «Отвага».

В течение первых месяцев войны поэт пишет эмоциональные стихи, призывающие хранить верность клятве воина, вошедшие в сборник «Клятва артиллериста» (1942 г.). Эта мысль в той или иной форме звучит во всех его стихах этого периода. В это же время был написан поэтический цикл «Против врага», призывающий всех людей доброй воли к борьбе против фашистских захватчиков.

6 Подвиг Мусы Джалиля

Наступил 1941 год. Когда немецко-фашистские захватчики зверски напали на нашу страну, Муса Джалиль ушел на фронт защищать родную землю от врагов.

Поэт сражался на передней линии огня. Оружием его были и солдатская винтовка, и писательское перо. Поэт твердо верил в победу над врагом, призывал сражаться за Отчизну не жалея жизни. Об этом он писал во фронтовых стихах.

Но не увидел Муса Джалиль светлый день нашей победы, не увидел и победное знамя, водруженное на берлинском рейхстаге. Летом 1942 года на Волховском фронте Муса был тяжело ранен. Все дороги были отрезаны. Поэт думает, что страшнее смерти – плен. Ему хочется быть скорпионом, который в последнюю минуту убивает себя сам жалом, хочется быть орлом и разбиться о скалу. Но не исполняется и эта последняя надежда спасения: друг-пистолет отказался от последнего слова. Раненого, измученного Мусу Джалиля привезли со скованными руками в Берлин и бросили в Моабитскую тюрьму.

Для того, чтобы иметь возможность продолжать участвовать в борьбе с врагом, Джалиль вступил в созданный немцами легион «Идель-Урал». В Едлиньске около Радома (Польша), где формировался легион «Идель-Урал», Муса организовал среди легионеров подпольную группу и устраивал побеги военнопленных.

Пользуясь тем, что ему поручили вести культурно-просветительскую работу, Джалиль, разъезжая по лагерям для военнопленных, устанавливал конспиративные связи и под видом отбора самодеятельных артистов для созданной в легионе хоровой капеллы вербовал новых членов подпольной организации. Он был связан с подпольной организацией под названием «Берлинский комитет ВКП(б)», возглавлявшейся Н. С. Бушмановым.

Сформированный первым 825-й батальон легиона «Идель-Урал», направленный в Витебск, предпринял малоудачную попытку поднять восстание 21 февраля 1943 г., в ходе которого часть бойцов (ок. 500-600 чел.) покинула расположение части и присоединились к белорусским партизанам.

Личный состав остальных 6 батальонов легиона, при попытке использовать их в боевых действиях, также часто переходил на сторону РККА и партизан.

В августе 1943 года гестапо арестовало Джалиля и большинство членов его подпольной группы за несколько дней до тщательно подготавливаемого восстания военнопленных. Ниже изображен допрос Мусы Джалиля .

За участие в подпольной организации Муса Джалиль был казнён на гильотине 25 августа 1944 года в тюрьме Плётцензее в Берлине.

На фото памятная стена на месте тюрьмы в Берлине, где были казнены патриоты.

7

Несмотря на то, что з а участие в тайной политической организации среди пленных Мусу Джалиля фашисты жестоко пытали, грозили смертью, но они не могли остановить голоса поэта. Он продолжал писать стихи.

Это “Моабитские тетради” Джалиля – последние стихи поэта. Из обрывков бумаги он сшил два блокнота. Чтобы скрыть от врага, он назвал “Турецко-немецким словарем” и хранил в складках своей убогой тюремной одежды.

Перед казнью Муса передал блокноты бельгийскому партизану Андре Тиммермансу. Он был заключен в тюрьме вместе с Мусой Джалилем. По окончании войны, вернувшись на Родину, Андре Тиммерманс передал блокноты со стихами Джалиля в советское консульство в Брюсселе.

К Нигмату Терегулову, военнопленному узнику немецкой тюрьмы Маобит, попала тетрадь, которую ему передали, как человеку татарской национальности. Автор – Муса Джалиль, просил отдать ее Союзу писателей Татарии. Нигмат знал Мусу и очень уважал его, хотя лично они не были знакомы. Муса написал три тетради (хотя, может и больше) тремя шрифтами латинским, арабским и русским, они были отданы трем разным людям: татарам Нигмату Терегулову, Габбасу Шарипову и бельгийцу Андре Тиммермансу, узникам немецкой тюрьмы Моабит, как и он сам.

Нигмат вернулся домой и после проверки в СМЕРШ, оказался в родном доме, с семьей. Перед тем, как выполнить поручение, Нигмат посоветовался с родственниками, те попросили его не спешить передавать тетрадь. Ходили слухи, что против Мусы Джалиля возбуждено дело о предательстве Родины, будто он был на службе у фашистов.

Оба посланца, Нигмат Терегулов и Габбас Шарипов, за передачу тетради Мусы Джалиля были арестованы и брошены в советский лагерь. Тетрадь, которую переправлял Андре Тиммерманс, в 1953 году попала в руки Константина Симонова, который организовал перевод стихов Джалиля на русский язык, снял клеветнические наветы с поэта и доказал патриотическую деятельность его подпольной группы. Статья К. Симонова о Мусе Джалиле была напечатана в одной из центральных газет в 1953 году, после чего началось триумфальное «шествие» подвига поэта и его товарищей в народное сознание. Немалую роль в реабилитации Мусы Джалиля сыграл и его друг, писатель Гази Кашшаф.

В 1956 году посмертно был удостоен званияГероя Советского Союза.

За цикл стихов «Моабитская тетрадь» в 1957 году Джалилю была посмертно присуждена Ленинская премия Комитетом по Ленинским и Государственным премиям в области литературы и искусства. В 1968 году о Мусе Джалиле был снят фильм «Моабитская тетрадь».

8 Память

Музей-квартира Мусы Джалиля находится в Казани по адресу: ул. М. Горького, д. 17 кв. 28. Здесь он жил в 1940-1941 гг.

Именем Мусы Джалиля назван посёлок Джалиль в Республике Татарстан.

Памятники в Альметьевске, Мензелинске, Москве (открыты 25 октября 2008 года на Белореческой улице и 24 августа 2012 года на одноимённой улице), Нижнекамске (открыт 30 августа 2012 года), Нижневартовске (открыт 25 сентября 2007 года), Набережных Челнах, Санкт-Петербурге (открыт 19 мая 2011 года), Тосно (Ленинградская область) (открыт 9 ноября 2012 года).

Бюст поэта-героя Мусы Мустафовича Залилова (Джалиль).
(с. Мустафино, Шарлыкского района).Памятник поэту, Герою Советского Союза Мусе Джалилю в с. Мустафино Шарлыкского района был открыт 15 февраля 1976г. Известный татарский поэт-герой родился в этом селе.Бюст героя установлен на площади в центре села, на территории школы.

Памятник "Поэту-герою Мусе Джалилю" в Оренбурге открыт 22 июня 1996 года к 90-летию со дня его рождения. Он расположен в сквере по улице Постникова напротив городского сада "Тополя".

Мемориальная плита татарского поэта-героя Мусы Джалиля открыта в с. Асекеево Оренбургской области. Торжественное открытие мемориальной плиты памяти Мусы Джалиля в с. Асекеево состоялось 28 октября 2005г. в парке напротив спорткомплекса "юность". Рядом находится улица, носящая имя героя. Инициатива создания парка и проекта памятника принадлежит Асекеевской татарской национально-культурной автономии и приурочена к 100-летнему юбилею поэта.

Татарский академический государственный театр оперы и балета в Казани носит имя Мусы Джалиля.

Именем Мусы Джалиля названа школа № 1186 с этнокультурным татарским уклоном образования (г. Москва), где установлен памятник поэту.

Проспекты и улицы Мусы Джалиля есть во многих городах бывшего СССР.

Улица в селе Уленкуль Большереченского района Омской области.

Улица в городе Астрахань.

Улица в д. Матмассы, г. Тюмень.

Его именем назван кинотеатр в Нижнекамске, а также малая планета (в 1972 году).

Его именем названа библиотека города Ижевск.

Мемориальная доска на здании МОУ СОШ № 15 в Тобольске.

Мемориальная доска на воротах при въезде в Динабургскую крепость (Даугавпилс, Латвия).

Мемориальная доска на здании по адресу ул. Агломератчиков, 9 в городе Серове, где в сентябре 1932 года останавливался Муса Джалиль.

Мемориальная доска на улице Мусы Джалиля в Москве (установлена весной 2004 года).

Подвигу поэта посвящена опера Назиба Жиганова «Джалиль» (1957).

Юности Мусы Джалиля посвящена повесть Сагита Агиша «Земляки» (1964).

Заключение

Стихи поэта, написанные в плену, проникнуты пламенной любовью к Родине, ненавистью к врагу, верой в победу. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 февраля 1956 года Мусе Джалилю за исключительную стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. В Казани Мусе Джалилю поставлен памятник. Вот что говорит сестра поэта Х.Джалилова об этом памятнике: “…стоит Муса, подняв голову, гордый, величественный в своей непокорности, всем своим существом стремящийся к свободе. Горящие глаза его устремлены вдаль…”.

В одном из стихотворений он писал: “Цель-то жизни в этом и заключается: жить так, чтобы и после смерти не умирать…”. Действительно, даже после смерти поэт продолжает жить, жить в своих бессмертных стихах. Он будет жить в памяти народа, пока будут живы его стихи.

Список использованных источников:

Бикмухамедов Р. Муса Джалиль.Критико-биографический очерк. - М., 1957..

Госман Х. Татарская поэзия двадцатых годов. - Казань, 1964 (на татарском языке)..

Воздвиженский В. История татарской советской литературы. - М., 1965..

Файзи А. Воспоминания о Мусе Джалиле. - Казань, 1966..

Ахатов Г. Х. О языке Мусы Джалиля / "Социалистик Татарстан". - Казань, 1976, № 38 (16727), 15 февраля.

Ахатов Г. Х. Фразеологические обороты в поэме Мусы Джалиля "Письменосец". / Ж. "Советская школа". - Казань, 1977, № 5 (на татарском языке).

Мустафин Р.А. По следам поэта-героя. Книга-поиск. - М.: Советский писатель, 1976.

Корольков Ю.М. Через сорок смертей. - М.: Молодая Гвардия, 1960.
Корольков Ю.М. Жизнь – песня. Жизнь и борьба поэта Мусы Джалиля. - М.: Госполитиздат, 1959.

Сайт Википедия.//ru.wikipedia.org/wiki/Муса_Джалиль

Биография, история жизни Мусы Джалиля

Приложение

Стихотворение из «Моабитской тетради»

НЕОТВЯЗНЫЕ МЫСЛИ

Мечтал я по-солдатски умереть

В разгуле ураганного огня.

Но нет! Как лампа, синим огоньком

Мерцаю, тлею... Миг - и нет меня.

Осуществления моих надежд,

Победы нашей не дождался я.

Напрасно я писал: "Умру, смеясь".

Нет! Умирать не хочется, друзья!

Уж так ли много дел я совершил?

Уж так ли много я на свете жил?

Прошла б она полезней, чем была.

Я прежде и не думал, не гадал,

Что сердце может рваться на куски,

Такого гнева я в себе не знал,

Не знал такой любви, такой тоски.

Я лишь теперь почувствовал вполне,

Что может сердце так пылать во мне,

Не мог его я Родине отдать,

Ах, как обидно это сознавать!

Не страшно знать, что смерть к тебе идет,

Коль умираешь ты за свой народ.

Но смерть от голода... Нет, нет, друзья,

Позорной смерти не желаю я.

Я жить хочу, чтоб Родине отдать

Последний сердца движущий толчок,

Чтоб я и умирая, мог сказать,

Что умираю за Отчизну-мать.

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ

Какая вдали земля
Просторная, ненаглядная!
Только моя тюрьма
Темная и смрадная.

В небе птица летит,
Взмывает до облаков она!
А я лежу на полу:
Руки мои закованы.

Растет на воле цветок,
Он полон благоухания,
А я увядаю в тюрьме:
Мне не хватает дыхания.

Я знаю, как сладко жить,
О сила жизни победная!
Но я умираю в тюрьме,
Эта песня моя -- последняя.

Август 1943 г.

РОДНИК

Как по долине льющийся родник,
В дороге пел я песни то и дело.
И все казалось сердцу, что от них
Земля вокруг цвела и молодела.

Не иссушила в зной меня жара,
Не застудили вьюжные погоды,
И в песнях чистый голос серебра
Летел к друзьям, осиливая годы.

Как путник ловит влажную струю
Губами, пересохшими от жажды,
Так песню задушевную мою
Друзья ловили сердцем не однажды.

Родник и ночью отражает свет,-
Так я светил вам, жил я с вами рядом
И пел друзьям о радости побед,
Пел о любви, что обжигает взглядом.

Как соловей на берег родника
Приходит, чтоб испить воды приветной,
Так ты ко мне, красива и легка,
Мой соловей, приходишь в час рассветный.

Не скрою я, что ты в моей судьбе
Всегда большое место занимала.
И самые нежнейшие тебе
Дарил я песни - и дарил немало,

Когда пройдет, как песня, жизнь моя,
Когда замолкну, близких покидая,
Не думайте, что умер я, друзья,--
В сердцах мильонов буду жить всегда я.

Родник в земле похоронить нельзя,
Частицей станет он морской стихии.
Я буду улыбаться вам, друзья,
И петь вам буду, люди дорогие!

1937

СЛЕД

Пламя жадно полыхает.
Сожжено дотла село.
Детский трупик у дороги
Черным пеплом занесло.

И солдат глядит, и скупо
Катится его слеза,
Поднял девочку, целует
Несмотрящие глаза.

Вот он выпрямился тихо,
Тронул орден на груди,
Стиснул зубы: -- Ладно, сволочь!
Все припомним, погоди!

И по следу крови детской,
Сквозь туманы и снега
Он уносит гнев народа,
Он спешит догнать врага.

1942

ВАРВАРСТВО

Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.

У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными глазами Окинул обреченных.. .

Мутный дождь

Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею,
Друг друга с бешенством гоня.. .

Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.

Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,

В последний раз.. .
Шумел осенний лес.

Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.

Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг,
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.

И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной.
Ребенок, мальчуган больной,

Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!

Все понял, понял все малютка.
- Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать!
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи. Дитя, что ей всего дороже,

Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо.. .
- Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь?

И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
- Не бойся, мальчик мой. Сейчас вздохнешь ты вольно.

Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно.

И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!

Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой,
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?

Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?

Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,

Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей.. .

Биография

Родился в татарской семье. Учился в Оренбургском медресе «Хусаиния», где кроме теологии изучал светские дисциплины, литературу, рисование и пение. В 1919 году вступил в комсомол. Участник Гражданской войны.

В 1927 году поступил на литературное отделение этнологического факультета МГУ. После его реорганизации окончил в 1931 году литературный факультет МГУ.

В 1931-1932 годах был редактором татарских детских журналов, издававшихся при ЦК ВЛКСМ. Был завотделом литературы и искусства татарской газеты «Коммунист», выходившей в Москве. В Москве знакомится с советскими поэтами А. Жаровым, А. Безыменским, М. Светловым.

В 1932 году жил и работал в городе Серов. В 1934 году вышли два его сборника: «Орденоносные миллионы», на комсомольскую тему и «Стихи и поэмы». Работал с молодежью; по его рекомендациям в татарскую литературу пришли А. Алиш, Г. Абсалямов В 1939-1941 годах был ответственным секретарём Союза писателей Татарской АССР, работал заведующим литературной частью Татарского оперного театра.

В 1941 был призван в Красную Армию. Воевал на Ленинградском и Волховском фронтах, был корреспондентом газеты «Отвага».

В июне 1942 года был тяжело ранен, попал в плен, заключён в тюрьму Шпандау. В концлагере Муса называвший себя Гумеров вступил в подразделение Вермахта - легион «Идель-Урал», который немцы намеревались направить на Восточный фронт. В Едлино (Польша) где готовился легион «Идель-Урал», Муса организовал среди легионеров подпольную группу и устраивал побеги военнопленных (см.: Ибатуллин Т., Военный плен: причины, последствия. СПб, 1997). Первый батальон Волго-татарского легиона поднял восстание и присоединился к белорусским партизанам в феврале 1943 года. За участие в подпольной организации Муса казнён на гильотине 25 августа 1944 года в военной тюрьме Плётцензее в Берлине.

В 1946 году МГБ СССР завел розыскное дело на Мусу Джалиля. Он обвинялся в измене Родине и пособничестве врагу. В апреле 1947 года имя Мусы Джалиля было включено в список особо опасных преступников. Цикл стихов написанный в неволе, а именно тетрадь, которая сыграла главную роль в «открытии» поэтического подвига Мусы Джалиля и его товарищей, была сохранена участником антифашистского сопротивления бельгийцем Андре Тиммермансом, который сидел в одной камере с Джалилем в Моабитской тюрьме. В их последнюю встречу Муса сказал, что его и группу его товарищей-татар скоро казнят, и отдал тетрадь Тиммермансу, попросив передать ее на родину. После окончания войны и выхода из тюрьмы Андре Тиммерманс отнес тетрадь в советское посольство. Позднее тетрадь попала в руки популярному поэту Константину Симонову, который организовал перевод стихов Джалиля на русский язык, снял клеветнические наветы с поэта и доказал патриотическую деятельность его подпольной группы. Статья К. Симонова о Мусе Джалиле была напечатана в одной из центральных газет в 1953 году, после чего началось триумфальное «шествие» подвига поэта и его товарищей в народное сознание.

В 1956 году посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза, в 1957 году стал лауреатом Ленинской премии за цикл стихотворений «Моабитская тетрадь».

Родился Мусе Джалиль в 1906 году в татарской семье. В медресе "Хусаиния" (г.Оренбург) кроме теологии обучался светским дисциплинам. С 1919 года в комсомоле. Был участником Гражданской войны. В 1927 году поступил на учебу в МГУ и через 4 года закончил его литературный факультет.

В начале 1930х годов редактировал детские журналы на татарском языке, работал в столичной газете "Коммунист". В 1932 был направлен на Урал, в г. Серов. В 1934г в печать выходит сборник на комсомольскую тему "Орденоносные миллионы", а также "Стихи и поэмы". Активно работал с национальной татарской молодежью. Вначале 1940-х был завлитом национального оперного театра и работал в секретариате Союзе писателей Татарской АССР.

В Красной армии с самого начала войны. Был военкором газеты "Отвага", участвовал в боях под Ленинградом и на Волховском фронте. В июле 1942 получил тяжелое ранение и был пленен. В концлагере назвался Гумеровым и вступил в легион "Идель-Урал", который фашисты предполагали использовать на восточном фронте. В польском Едлино Муса участвовал в работе подпольной группы, которая дезорганизовывала создание национального легиона и помогал бежать военнопленным. В результате действий подпольщиков один татарский батальон полностью перешел к белорусским партизанам зимой 1943. За эту деятельность Джалиля заключили в берлинскую тюрьму Моабит, а в августе 1944 его казнили на гильотине в застенках Плетцензее.

За участие в создании легиона "Идель-Урал" МГБ СССР завело уголовное дело на татарского поэта и реабилитировали только в 1953 году. В руки Константину Симонову попала "Моабитская тетрадь", которую передал через посольство бельгийский антифашист Андре Тиммерманс, томившийся в одной камере с Джалилем. Симонов организовал перевод сборника на русский язык и написал об ее авторе статью, в которой полностью снимались тяжелые подозрения в антисоветской деятельности. В 1956 году, посмертно, Мусе Джалилю присвоили звания Героя Советского Союза.

Муса Мостафа улы Җәлилов , Musa Mostafa ulı Cəlilov ; 2 (15 ) февраля , деревня Мустафино , Оренбургская губерния (ныне Мустафино, Шарлыкский район , Оренбургская область) - 25 августа , Берлин) - татарский советский поэт , Герой Советского Союза (), Лауреат Ленинской премии (посмертно, ). Член ВКП(б) с 1929 года .

Биография

Родился шестым ребёнком в семье. Отец - Мустафа Залилов, мать - Рахима Залилова (урождённая Сайфуллина).

Посмертное признание

Первое произведение было опубликовано в 1919 году в военной газете «Кызыл йолдыз» («Красная звезда»). В 1925 году в Казани вышел его первый сборник стихотворений и поэм «Барабыз» («Мы идём»). Им были написаны 4 либретто для опер «Алтын чәч» («Золотоволосая», , музыка композитора Н. Жиганова) и «Ильдар» ().

В 1920-е годы Джалиль пишет на темы революции и гражданской войны (поэма «Пройденные пути», -), строительства социализма («Орденоносные миллионы», ; «Письменосец», )

В популярной поэме «Письмоносец» («Хат ташучы», 1938, изд. 1940) показана трудовая жизнь сов. молодежи, её радости и переживания .

В концлагере Джалиль продолжал писать стихи, всего им было написано как минимум 125 стихотворений, которые после войны были переданы его сокамерником на Родину. За цикл стихов «Моабитская тетрадь» в 1957 году Джалилю была посмертно присуждена Ленинская премия Комитетом по Ленинским и Государственным премиям в области литературы и искусства. В 1968 году о Мусе Джалиле был снят фильм «Моабитская тетрадь» .

Память

Именем Мусы Джалиля названы:

Музеи Мусы Джалиля находятся в Казани (ул. М. Горького, д. 17, кв. 28 - здесь поэт жил в 1940-1941 гг.) и на его родине в Мустафино (Шарлыкский район, Оренбургская область) .

Памятники Мусе Джалилю установлены в Казани (комплекс на площади 1 Мая перед Кремлём), Альметьевске , Мензелинске , Москве (открыты 25 октября 2008 года на Белореченской улице и 24 августа 2012 года на одноимённой улице (на илл.) ), Нижнекамске (открыт 30 августа 2012 года), Нижневартовске (открыт 25 сентября 2007 года), Набережных Челнах , Оренбурге , Санкт-Петербурге (открыт 19 мая 2011 года), Тосно (открыт 9 ноября 2012 года) , Челябинске (открыт 16 октября 2015 года) .

На стене арочных ворот проломленного 7-го контргарда перед Михайловскими воротами Даугавпилсской крепости (г. Даугавпилс, Латвия), где со 2 сентября по 15 октября 1942 года в лагере для советских военнопленных «Шталаг-340» («Stalag-340») содержался Муса Джалиль, установлена памятная доска. Текст приведён на русском и латышском языках. Также на доске выбиты слова поэта: «Песни всегда посвящал я Отчизне, ныне Отчизне я жизнь отдаю…».

В кинематографе

• «Моабитская тетрадь », реж. Леонид Квинихидзе , Ленфильм , 1968.
• «Красная ромашка», ДЕФА (ГДР).

Библиография

• Муса Джалиль. Сочинения в трех томах / Кашшаф Г. - Казань, 1955-1956 (на татарском языке).
• Муса Джалиль. Сочинения. - Казань, 1962.
• Муса Джалиль. / Ганиев В. - М .: Художественная литература, 1966.
• Муса Джалиль. Избранное. - М., 1976.
• Муса Джалиль. Избранные произведения / Мустафин Р. - Издательство «Советский писатель». Ленинградское отделение, 1979.
• Муса Джалиль. Костер над обрывом. - М., Правда, 1987. - 576 с., 500 000 экз.

См. также

Напишите отзыв о статье "Муса Джалиль"

Примечания

Литература

• Бикмухамедов Р. Муса Джалиль.Критико-биографический очерк. - М., 1957.
• Госман Х. Татарская поэзия двадцатых годов. - Казань, 1964 (на татарском языке).
• Воздвиженский В. История татарской советской литературы. - М., 1965.
• Файзи А. Воспоминания о Мусе Джалиле. - Казань, 1966.
• Ахатов Г. Х. О языке Мусы Джалиля / «Социалистик Татарстан». - Казань, 1976, № 38 (16727), 15 февраля.
• Ахатов Г. Х. Фразеологические обороты в поэме Мусы Джалиля «Письменосец». / Ж. «Советская школа». - Казань, 1977, № 5 (на татарском языке).
• Мустафин Р.А. По следам поэта-героя. Книга-поиск. - М .: Советский писатель, 1976.
• Корольков Ю.М. Через сорок смертей. - М .: Молодая Гвардия, 1960.
• Корольков Ю.М. Жизнь – песня. Жизнь и борьба поэта Мусы Джалиля. - М .: Госполитиздат, 1959.

Ссылки

. Сайт «Герои Страны ».

• .
• .
• .
• .
• .
• .
• .
• . (татар.) .
• . (татар.) , (рус.) .

Отрывок, характеризующий Муса Джалиль

– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.

Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.

17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.

– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.

Муса Джалиль (Муса Мустафович Залилов) родился в татарской деревне Мустафино Оренбургской губернии (ныне Шарлыкский район Оренбургской области) 2 (15) февраля 1906 года в крестьянской семье.
Когда семья переехала в город, Муса начал ходить в Оренбургскую мусульманскую духовную школу-медресе «Хусаиния», которая после Октябрьской революции была преобразована в Татарский институт народного образования — ТИНО.

Вот как сам Муса вспоминал об этих годах: «Учиться я пошел сначала в деревенский мектеб (школу), а после переезда в город ходил в начальные классы медресе «Хусаиния». Когда родные уехали в деревню, я остался в пансионате медресе. В эти годы «Хусаиния» была уже далеко не прежняя. Октябрьская революция, борьба за Советскую власть, ее укрепление сильно повлияли на медресе. Внутри «Хусаинии» обостряется борьба между детьми баев и сыновьями бедняков, революционно мыслящей молодежью. Я всегда стоял на стороне последних и весной 1919 года записался в только что возникшую оренбургскую комсомольскую организацию, боролся за распространение в медресе влияния комсомола».

Влияние эпохи – этим объясняется наличие комсомольских взглядов у деятелей того времени. Кого ни возьми из выдающихся религиозных ученых, представителей Ислама, живших в 20-30-е годы, все они либо были «за» революцию, либо диаметрально «против» неё. Несмотря на свои различия во взглядах на революцию и Советскую власть, они оставались мусульманами, стремившимися принести благо многонациональной умме своей страны.

Далее Муса Джалиль сообщал о себе: «По выздоровлении меня, бывшего шакирда медресе «Хусаиния», взяли в педагогическое учебное заведение, основанное на месте прежнего медресе. Но в учебе моей было мало проку, я еще не оправился после болезни. В 1922 году, вновь вспомнив увлечение поэзией, написал много стихотворений. В эти годы я прилежно читал Омара Хайяма, Саади, Хафиза, из татарских поэтов - Дердмэнда. И стихи мои этого времени под их влиянием, романтичны. Написанные в эти годы «Гори, мир», «В плену», «Перед смертью», «Престол из колосьев», «Единодушие», «Совет» и другие наиболее характерные для этого периода».

Постепенно Муса Джалиль развивался как поэт, его работы получали признание. Его талант проявился во многих литературных жанрах: он много переводит, пишет эпические поэмы, либретто. В 1939-1941 годах он возглавил Союз писателей Татарии.

В самый первый день войны, 22 июня 1941 года Джалиль своему другу поэту Ахмету Исхаку сказал так: «После войны кого-то из нас не досчитаются»… Он решительно отверг возможность остаться в тылу, считая, что его место среди бойцов за свободу страны.

Призвавшись в армию, он учится на двухмесячных курсах политработников в Мензелинске и уходит на фронт. Через некоторое время Муса Джалиль становится сотрудником военно-фронтовой газеты «Отвага» на Волховском фронте, где воевала 2-я Ударная армия. В 1942 году обстановка на Волховском фронте усложняется. Вторая ударная армия отрезается от остальных советских войск. 26 июня 1942 г. старший политрук Муса Джалиль с группой солдат и офицеров, пробиваясь из окружения, попал в засаду гитлеровцев. В завязавшемся бою был тяжело ранен в грудь и в бессознательном состоянии попал в плен. Так начались его скитания из одной фашистской тюрьмы в другую. А в Советском Союзе в это время он считался «без вести пропавшим».

Находясь в концлагере Шпандау, он организовал группу, которая должна была готовить побег. Одновременно вёл политическую работу среди пленных, выпускал листовки, распространял свои стихи, призывающие к сопротивлению и борьбе. По доносу провокатора он был схвачен гестаповцами и заключён в одиночную камеру берлинской тюрьмы Моабит.

Именно там – в тюрьме Моабит – Муса записывал стихи, из которых позднее был составлен сборник «Моабитская тетрадь». Кстати, один из посетителей Дома-музея им. М. Джалиля в Казани написал такие слова: «Но самым главным, пожалуй, была возможность увидеть знаменитые Моабитские тетради, о которых я была наслышана. Кто знаком с творчеством Мусы Джалиля, тот знает, что эти бессмертные произведения (буквально стихи на клочках бумаги), чудом дошедшие до наших дней, являются главным источником связи между прошлым и настоящим, между войной и миром, между живыми и мёртвыми. Благодаря тому, что тетради в своё время попали в нужные руки и были опубликованы в Советском Союзе, люди узнали о творчестве Мусы Джалиля. Теперь его творчество –обязательная программа по литературе в школе».

В тюрьме Джалиль создал более ста поэтических произведений. Его записные книжки со стихами были сохранены товарищем по заключению бельгийским антифашистом Андре Тиммермансом. После войны Тиммерманс передал их советскому консулу. Так они попали в Советский Союз. Первая моабитская самодельная записная книжка размером 9,5×7,5 см содержит 60 стихотворений. Второй моабитский блокнот - тоже самодельная записная книжка размером 10,7×7,5 см. В ней содержится 50 стихотворений. Но до сих пор неизвестно, сколько же было всего тетрадей.

В заточении поэт создает самые глубокие по мысли и наиболее художественно совершенные произведения - “Мои песни”, “Не верь”, “Палачу”, “Мой подарок”, “В стране Алман”, “О героизме” и целый ряд других стихотворений, их можно назвать подлинными шедеврами поэзии. Вынужденный экономить каждый клочок бумаги, поэт записывал в Моабитские тетради только то, что до конца выношено, выстрадано. Отсюда необычайная емкость его стихов, их предельная выразительность. Многие строки звучат афоризмами:

Если жизнь проходит без следа,

В низости, в неволе, что за честь?

Лишь в свободе жизни красота!

Лишь в отважном сердце вечность есть!

(Пер. А. Шпирта)

Он не был уверен в том, что его родина узнает правду о мотивах его поступков, не знал, вырвутся ли на волю его стихи. Он писал для себя, для своих друзей, для соседей по камерам…

25 августа 1944 года Мусу Джалиля переводят в специальную тюрьму Плётцензее в Берлине. Здесь его вместе с десятью другими заключенными казнили на гильотине. Его личная карточка не сохранилась. На карточках же других людей, казненных вместе с ним, было сказано: «Преступление - подрывная деятельность. Приговор - смертная казнь». Карточка эта примечательна тем, что дает возможность уяснить параграф обвинения - “Подрывная деятельность”. Судя по другим документам, это расшифровывалось так: “подрывная деятельность по моральному разложению немецких войск”. Параграф, по которому фашистская Фемида не знала снисхождения…

…Долгое время судьба Мусы Джалиля оставалась неизвестной. Только благодаря многолетним усилиям следопытов была установлена его трагическая гибель. 2 февраля 1956 г. (через 12 лет после его гибели) Указом Президиума Верховного Совета СССР за исключительную стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Еще одна высшая правительственная награда – звание лауреата Ленинской премии – была присуждена ему посмертно за цикл стихотворений «Моабитская тетрадь».

В наше время интерес к творчеству Мусы Джалиля заметен не только в литературных кругах, но и среди представителей Ислама. Так, Духовное управление мусульман Нижегородской области издало книгу «Навстречу бессмертию», рассказывающую о его жизни и творчестве. Медресе «Махинур» провело выставку, посвященную Джалилю. На сайте мусульман Нижнего Новгорода о нем сказаны такие слова: «Человечество учится помнить уроки истории, и мы понимаем важность воспитания у молодежи национального самосознания. Можно по-разному относиться к творчеству Мусы Джалиля, к его политическим убеждениям, но тот факт, что духовное наследие этой незаурядной личности должно сегодня быть использовано для воспитания подрастающего поколения в духе патриотизма, любви к свободе, неприятии фашизма, - бесспорен».

ДЖАЛИЛЬ (Жэлил) (Залилов) Муса Мустафович (1906-44), поэт, Герой Сов. Союза (1956, посм.). Сб. стихов «Товарищу» («Иптэшкэ», 1929), «Краснознамённые миллионы» («Орденлы миллионнар», 1934), поэма «Почтальон» (на татар, яз. 1940), либретто опер «Алтынчеч» («Алтынчэч», 1935- 41), «Ильдар» («Илдар», 1940), сб. «Клятва артиллериста» («Тупчы анты», 1943, рус. пер. 1944). В 1939-41 ответ, секр. правления Союза писателей ТАССР. В 1941 призван на фронт, в 1942 попал в плен. Создал подпольную организацию сов. военнопленных (см.Джа лиля группа). В 1944 фашистским судом приговорён к смертной казни, 25 авг. 1944 казнён в тюрьме Плетцензее. В заточении написал цикл стихотворений«Моабитская т етрадь» (Лен. пр. 1956). Переводы. Пуб лицистика. Тексты песен. «Сочинения» («Эсэрлэр», т. 1-4, 1975-76). «Избранные произведения» (М., 1979). Музей-квартира в Казани (1983).Татарский энциклопедический словарь. - Казань: Институт Татарской энциклопедии АН РТ, 1998 . - 703 с. , илл.

ЖИВЫЕ НИТИ

Заключенных о наручниках ввели в большой двухсветный зал со сводчатыми потолками и огромными полукруглыми окнами. Перед ними на возвышении стоял внушительный судейский стол из мореного дуба, рядом такая же дубовая кафедра с фашистским орлом и свастикой. Друг против друга располагались места прокурора и адвоката. Тяжелые, обитые черной кожей судейские стулья с непомерно высокими спинками, импозантные люстры, громоздкие и неудобные скамьи для публики - все было рассчитано на то, чтобы подсудимый чувствовал себя жалким червем, песчинкой перед незыблемой глыбой фашистского правопорядка...
Исход суда был предрешен заранее - ни судьи, ни подсудимые в этом не сомневались. Разбирательство не спеша катилось по заведен ному раз и навсегда порядку. Выступал обвинитель, зачитывались протоколы допросов, приводились «изобличающие» документы и фотографии, заслушивались свидетели. Мог ли Джалиль представить себе хоть на миг, что в этом самом зале, где звучит тусклый голос судьи, усиленный прекрасной акустикой, через какие-нибудь тридцать с небольшим лет громовым раскатом будут звенеть его стихи, переведенные на немецкий язык .

Муса Джалиль (Муса Мустафович Залилов) родился в татарской деревне Мустафино бывшей Оренбургской губернии (ныне Шарлыкский район Оренбургской области) 2(15) февраля 1906 года в крестьянской семье. Шести лет он пошел учиться в сельский мектеб*, где за год овладел азами грамоты и вызубрил несколько сур из Корана. Вскоре семья в поисках лучшей доли переехала в Оренбург. Отцу удалось устроить сына в медресе «Хусаиния» ** . Оно считалось «новометодным», то есть прогрессивным по тем временам медресе. Наряду с обязательной зубрежкой Корана и всякого рода религиозной схоластикой, здесь изучались и светские дисциплины, велись уроки родной литературы, рисования и пения.
В годы гражданской войны Оренбург стал ареной жестоких схваток, власть попеременно переходила от одних сил к другим: свои порядки устанавливали то дутовцы, то колчаковцы. В оренбургском караван-сарае (гостинице для приезжих) двенадцатилетний Муса видел окровавленные трупы красноармейцев, женщин и детей, изрубленных белоказаками во время ночного налета. На его глазах армия Колчака устанавливала «твердую власть» - реквизировала скот, отбирала лошадей, арестовывала и расстреливала сочувствующих Советской власти. Муса ходил на митинги и собрания, жадно читал газеты и брошюры.
Когда весной 1919 года в окруженном белогвардейцами Оренбурге возникла комсомольская организация, тринадцатилетний Муса записывается в ряды Союза молодежи, рвется на фронт. Но в отряд его не берут: маленький, щуплый, он выглядит совсем мальчишкой. Вернувшись после смерти отца в родную деревню, Джалиль создает детскую коммунистическую организацию «Красный цветок» . В 1920 году по инициативе Мусы в Мустафине возникает комсомольская ячейка. Кипучий, деятельный по натуре, Муса становится признанным вожаком сельской молодежи. Его выбирают членом волостного комитета РКСМ, посылают делегатом на губернскую конференцию комсомола.
Муса не просто агитировал за новую жизнь, но и с оружием в руках отстаивал молодую Советскую власть: в отрядах частей особого назначения воевал с белыми бандами. 27 мая 1920 года В. И. Ленин подписал декрет, провозгласивший образование в составе РСФСР Татарской Автономной Республики. Появилась прочная основа для развития национальной экономики, науки, культуры. В Казань съезжаются молодые татарские литераторы, музыканты, художники, одержимые желанием принять участие в становлении нового искусства.
Осенью 1922 года в Казань переезжает и шестнадцатилетний Джалиль. «Меня вела... окрыляла вера в свою поэтическую силу»,- писал он позднее («Мой жизненный путь»).

Утреннюю тишину нарушил стук солдатских сапог. Он поднимался снизу, по гулким чугунным ступеням, громыхал по гофрированному железу открытых галерей, опоясывающих камеры... Надзиратели, обу тые в мягкую войлочную обувь, ходили бесшумно. Грубо же, не таясь вели себя только стражники, отводившие на казнь осужденных. Заклю ченные молча прислушивались: пронесет, не пронесет? Не пронесло. Лязгнули ключи. Медленно, со скрежетом раскрылась тяжелая, плохо смазанная дверь...
В камеру вошли двое военных, вооруженных и «не очень любезных», как вспоминал позднее один из заключенных итальянец Р. Ланфредини. Зачитав по списку имена татар, они приказали быстро одеться. Когда те спросили: «Зачем? Куда?» - стражники ответили, что ничего не знают. Но заключенные, как пишет Ланфредини, сразу поняли, что их час настал.

До нас дошло несколько общих тетрадей со стихами, рассказами, пьесами юного Мусы. Уже с первых, пока что наивных, опытов чувствуется стихийный демократизм начинающего автора. Выходец из низов, немало хлебнувший горя и нужды, испытавший презрительно-высокомерное отношение байских сынков, сын старьевщика, лишь из милости взятый на казенный кошт в медресе, Муса с искренним сочувствием относится к народу. Правда, он еще не умеет облечь мысль в плоть художественных образов и декларирует ее прямо, «в лоб»:
Жизнь моя для народа, все силы ему,
Я хочу, чтоб и песня служила ему.
За народ свой я голову, может, сложу -
Собираюсь служить до могилы ему.
(«Слово поэта свободы»)
Раннее творчество Джалиля носит на себе явные следы влияния демократической татарской литературы начала XX века, в особенности поэзии Габдуллы Тукая и Мажита Гафури. С их творчеством стихи Мусы сближает гуманистический пафос, сочувствие к угнетенным, непримиримость ко злу во всех его видах.
В годы гражданской войны убежденность Джалиля в торжестве правого дела выражается в форме революционных призывов и лозунгов. Стихи этого периода примечательны открытым революционным пафосом, роднящим поэзию Джалиля с творчеством таких поэтов нового времени, как Галиасгар Камал, Мирхайдар Файзи, Шамун Фидаи и др. Обращает на себя внимание ораторский накал стихов, откровенно прокламационный стиль.
Новым было не только идейное содержание. Национальное под пером поэтов, рожденных революцией, приобретает иные формы. В поэзию проникает новая лексика. На смену традиционным восточным образам приходит революционная символика - алое знамя, пылающая заря свободы, меч революции, серп и молот, сияющая звезда нового мира... Примечательны названия юношеских стихов Джалиля: «Красное войско», «Красный праздник», «Красный богатырь», «Красный путь», «Красная сила», «Красному знамени». Поэт, настолько часто употребляет в эти годы эпитет «красный» (в его новом, революционном значении), что некоторые исследователи называют этот этап творчества поэта «красным периодом».
В Казани Джалиль работает переписчиком в газете «Кызыл Татарстан», а затем учится на рабфаке при Восточном педагогическом институте. Он знакомится с наиболее яркими представителями татарской советской поэзии: Кави Наджми, Хади Такташем, Аделем Кутуем и другими, участвует в диспутах, литературных вечерах, с головой окунается в бурную литературную жизнь республики. С 1924 года он - член литературной группы «Октябрь», стоявшей на пролеткультовских позициях. Все свободное время он отдает творчеству, активно печатается в казанских газетах и журналах.

Прикрикнув для порядка: «Шнель! Шнель!» («Быстро! Быстро!»),- стражники направились в соседнюю камеру. А заключенные стали прощаться с Ланфредини и друг с другом. «Мы обнялись, как друзья, которые знают, что больше никогда не увидятся» (из воспоминаний Ланфредини).
В коридоре слышались шаги, возбужденные голоса, покрикивания охранников. Снова распахнулась дверь камеры, и Ланфредини увидел среди осужденных на смерть Мусу. Джалиль тоже заметил Ланфредини и приветствовал его «своим обычным «салям». Проходя мимо Ланфредини, один из его новых друзей (кажется, это был Симаев) порывисто обнял его и сказал: «Ты так боялся умереть. А теперь мы идем умирать...»

В татарской поэзии 20-х годов возникло своеобразное революцион-но-романтическое течение, получившее название «гисьянизм» (от арабского слова «гисьян» - «бунт»). Для него характерны повышенная экспрессия, романтический пафос, культ сильной одинокой, бунтующей личности, отрицание затхлого быта (а вместе с ним нередко и всей «низкой, грубой» действительности), устремленность к возвышенному и не всегда точно определенному идеалу. «Гисьянизм» в сугубо национальной форме отразил некоторые черты и особенности, свойственные всей молодой советской поэзии 20-х годов.
Чуткий ко всему новому, готовый идти в ногу с веком, Муса отдал дань и этому течению. От лозунговых и откровенно агитационных стихов он делает резкий переход к сгущенной метафоричности, нарочитой усложненности поэтического языка, романтической окрыленности, масштабности «космически» отвлеченных образов: «Я солнцу новый путь открыл за мглою,//Я побывал в гостях у синих звезд,//Я небо сблизил и сдружил с землею,//Я со вселенной поднимаюсь в рост ». Его герой мечтает о вселенском пожаре, в котором сгорит все старое, отжившее. Он не только не боится смерти, а идет ей навстречу с каким-то восторженным самоотречением. «Гисьянизм» был не просто «болезнью роста», своего рода помехой на пути утверждения реалистических принципов в творчестве Джалиля и в татарской поэзии в целом. Это был закономерный этап развития. С одной стороны, в нем отразились процессы, общие для всей многонациональной советской литературы (рапповский «космизм»). С другой - своеобразно преломились многовековые восточные традиции татарской литературы, возродившиеся на крутом перевале истории.
В стихах Джалиля 20-х годов нашли образное выражение высокие идеалы нового поколения: чистота чувств, искренность, страстное стремление служить народу. И пусть поэзия эта не знала полутонов, но она рождена и вдохновлена юношеским максимализмом, высоким накалом гражданских чувств. У этой романтически-окрыленной поэзии, при всей ее условности, было свое неповторимое очарование:
Вошла стрела под сердце...
Нараспашку
Открыта мне неведомая новь.
Течет на белоснежную рубашку
Моя еще бунтующая кровь.
Пусть я умру...
Но вы, кто по соседству
Окажетесь в иные времена,
Взгляните на рубашку - кровью сердца
В тревожный цвет окрашена она.
(«Перед смертью»)

Расстояние между берлинскими тюрьмами Шпандау и Плетцензее небольшое, каких-нибудь пятнадцать - двадцать минут на машине. Но для осужденных путь этот занял около двух часов. Во всяком случае, в регистрационных карточках тюрьмы Плетцензее их прибытие отмечено в восемь утра 25 августа 1944 года. До нас дошли только две карточки: А. Симаева и Г. Шабаева.
Карточки эти дают возможность уяснить параграф обвинения: «подрывная деятельность». Судя по другим документам, это расшифровывалось так: «подрывная деятельность по моральному разложению немецких войск». Параграф, по которому фашистская Фемида не знала никаких снисхождений...

Поэт не раз подчеркивал, что новый этап в его творчестве начинается с 1924 года: « В годы рабфака в моем творчестве наметился переворот. В 1924 году я стал писать совсем иначе» («Мой жизненный путь»). Джалиль решительно отказывается как от романтической условности, так и от восточной метафоричности, ищет новые, реалистические краски.
В стихах 1918 - 1923 годов Джалиль чаще всего пользовался различными модификациями аруза - системы стихосложения, утвердившейся в тюркоязычной классической поэзии. Прекрасно овладев арузом, Джалиль вслед за Хади Такташем переходит на более органичный для татарского языка силлабический народный стих. На смену классическим жанрам восточной лирики (газель, месневи, мадхия и др.) приходят жанры, распространенные в европейской литературе: лирическое стихотворение, лиро-эпическая поэма, песня на фольклорной основе.

В творчестве Джалиля отчетливее проявляются краски и образы реальной жизни. Этому способствует и активная общественная деятельность поэта. В годы работы инструктором Орского укома комсомола (1925-1926) Джалиль ездит по казахским и татарским аулам, орга- низует комсомольские ячейки, ведет активную политико-массовую работу. В 1926 году он становится членом Оренбургского губкома комсомола. В следующем году его посылают делегатом на Всесоюзную конференцию ВЛКСМ, где он избирается членом татаро-башкирской секции ЦК ВЛКСМ. После переезда в Москву Джалиль совмещает учебу в МГУ с большой общественной работой в ЦК комсомола. Он становится членом бюро секции и впоследствии заместителем ответственного секретаря. «Комсомольская работа обогатила мой жизненный опыт, закалила меня, воспитала во мне новый взгляд на жизнь»,- отмечал позднее поэт («Мой жизненный путь»).
Джалиль постепенно формируется как певец молодежи, поэт комсомольского племени. Многие его стихи приурочены к знаменательным датам в жизни ВЛКСМ (« Восемнадцать»), стали популярными комсомольскими песнями («Песня молодости», «Споемте, друзья», «Песня комсомольской бригады» и др.). Не случайно и то, что первый сборник Джалиля «Барабыз» («Мы идем», 1925) вышел в серии «Библиотека МОПРа***» и гонорар от него полностью был перечислен в Фонд помощи иностранным рабочим.
Значительную часть книги «Мы идем» составили стихи о дореволюционном прошлом. В следующем сборнике «Товарищу»(1929) преобладают стихи о современности и современниках. Но и в этой книге господствует тот же дух революционного аскетизма, готовности к подвигу в бою и в труде, порою даже своего рода поэтизации трудностей.
Еще одна особенность лирики Джалиля (также во многом характерная для советской поэзии 20-х годов) - исторический оптимизм. Поэт словно бы опьянен открывшимися перед ним небывалыми перспективами. Он не просто устремлен в будущее, а как бы опережает события, воспринимает как свершившийся факт то, что только еще рождалось в муках и боли.
Односторонность мировоззрения поэта приводила к прямолинейности в лирике. Поэт не уделяет достаточного внимания раскрытию во всей глубине и противоречивости внутреннего мира своих героев. Для него гораздо важнее чувство коллективизма, общности с массой, причастности к большим делам эпохи. Лишь много позднее к нему пришло осознание самоценности каждой отдельной личности, интерес к неповторимому в человеке.

Казнь была назначена на двенадцать часов. Осужденных, конечно, привели заблаговременно. Но казнь началась на шесть минут позже. Случай для крайне пунктуальных тюремщиков исключительный... Объясняется это либо тем, что у палачей было особенно много «работы» (в этот же день казнили участников заговора против Гитлера), либо тем, что опоздал кто-то из священнослужителей, обязанных присутствовать при казни. Это были: католический священник Георгий Юрытко (в составе группы казнили и немецкого унтер-офицера, католика) и берлинский мулла Гани Усманов.

В годы учебы и работы в Москве Муса знакомится со многими видными советскими поэтами: А. Жаровым, А. Безыменским, М. Светловым. Слушает в Политехническом музее выступления В. Маяковского. Знакомится с Э. Багрицким, который переводит одно из стихотворений Джалиля. Вступает в МАПП (Московскую ассоциацию пролетарских писателей), становится третьим секретарем ассоциации и руководителем татарской секции МАПП.
Герой поэзии Джалиля - чаще всего крестьянский паренек, рвущийся к свету новой жизни. Ему не хватает знаний, культуры, но зато не занимать убежденности и веры в дело социализма («Со съезда», «В пути», «Первые дни в комсомоле» и др.). Чаще всего поэт рассказывает о себе, своей любви, дружбе, учебе, окружающем его быте («Из дневника студента», «Наша любовь» и др.). Лирический герой его стихов бескомпромиссен, одержим идеалами светлого будущего, презирает мещанское благополучие.
Есть и серьезные издержки. Исходя из рапповских установок, поэт ищет небывалые «пролетарские» краски, пытается выработать «новый поэтический язык». «И во мне, как чугун из руды - из мечтаний - выплавляешь ты волю к борьбе и труду»,- пишет он в стихотворении «Утро». Даже улица кажется герою стихотворения привлекательней оттого, что на ней стоит дымный завод. В стихах конца 20-х - начала 30-х годов «стальные голоса машин» порою заглушают голос поэтического сердца.
Но даже в тех произведениях, где так или иначе дают себя знать издержки рапповских установок и вульгарно-социологических воззрений, пробивается, словно талая вода из-под снега, живое, лирическое чувство. Лиризм, по единодушному признанию критики,- самая сильная сторона таланта Джалиля.
В 1931 году Джалиль заканчивает литературное отделение Московского университета по специальности «литературная критика». До конца 1932 года продолжает работать редактором детского журнала «Октябрь баласы» («Октябренок»). Затем заведует отделом литературы и искус-ства в центральной татарской газете «Коммунист», выходившей в Москве. Но в столице живет не так уж много, постоянно разъезжает по стране. Джалиль никогда не был только профессиональным литератором. На протяжении своей жизни он либо учился, либо работал, нередко совмещая по две-три должности одновременно. Товарищи поражались его неуемной энергии, широкой эрудиции, меткости и бескомпромиссности суждений.
Такой же была и его поэзия - порывисто-страстной, убежденной в правоте дела социализма, непримиримой к врагам и в то же время мягкой, лиричной.

Помощник надзирателя Пауль Дюррхауер, сопровождавший осужденных в последний путь, с удивлением рассказывал, что татары держали себя с поразительной стойкостью и достоинством. На его глазах ежедневно совершались десятки казней. Он уже привык к крикам и проклятиям, не удивлялся, если в последнюю минуту начинали молиться богу или теряли сознание от страха... Но ему еще не приходилось видеть, чтоб люди шли на казнь с гордо поднятой головой и пели при этом «какую-то азиатскую песню».

В 1934 году выходят два итоговых сборника Джалиля: «Орде-ноносные миллионы», куда вошли в основном стихотворения на комсомольско-молодежную тему и «Стихи и поэмы», включившие лучшее из того, что создано поэтом в конце 20-х - начале 30-х годов. Эти книги подводят итог предшествующему периоду и знаменуют начало нового, зрелого этапа.
Поэзия Джалиля становится глубже, многообразнее. Обогащается внутренний мир лирического героя. Его чувства становятся психологически достовернее, а восприятие жизни - философски значительнее, мудрее. От резкого ораторского жеста поэт переходит к доверительной лирической исповеди. От размашисто-энергичной поступи стиха - к песенной напевности.
Стиль поэта характеризуется страстным, приподнято-эмоциональным отношением к миру. С одной стороны, в этом находит выражение свойственный эпохе исторический оптимизм. С другой - проявляются черты активной, жизнедеятельной натуры и горячего темперамента поэта. Любое событие или явление действительности пробуждает у него порыв к немедленному поступку, вызывает восторженное одобрение или столь же страстное неприятие. Герой его всегда воинственно активен. Ему чужды праздная созерцательность, душевная пассивность.
Прав критик В. Воздвиженский, говоря об особенностях этого периода: «Эмоционально-образное восприятие жизни освободило поэзию Джалиля от прямолинейности, но ничуть не лишило ее обычной целеустремленности, высокого общественно-политического тонуса» . Абсолютная поглощенность делами общенародного масштаба была исторически обусловлена. Поэт был счастлив воспользоваться открытой революцией возможностью - жить жизнью других, для других, забывая о себе. В стихотворении «Года, года...», размышляя о днях борьбы и напряженного труда, оставивших морщины на лице и глубокие отметины в душе, автор заключает:
Я не в обиде.
Молодости пыл
Я отдал дням, что в битвах закалялись.
Я созидал, и труд мне сладок был,
И замыслы мои осуществлялись.

Очевидно, поэт временами ощущал разлад между голосом сердца и теоретическими установками эпохи сталинизма. Иногда, говоря слова-ми Маяковского, он становился «на горло собственной песне». Не случайно его лирические раздумья и целый ряд любовных стихотворений остались ненапечатанными. Лиризм, свойственный творческой манере поэта, прорывается в них особенно явственно.
Да, поэт почти не показывал негативных явлений, не «разоблачал» преступлений сталинского режима, хотя, конечно, не мог не знать о них. Да и кто тогда осмелился бы это сделать? Поэзия М.Джалиля привлекает другим. Читая такие стихи, как «Зайтуне», «Родник», «Мы сквозь ресницы все еще смеемся...», «Амине», «Когда она росла», чувствуешь человеческое тепло, жизнелюбие, обаяние доброты. Это поэзия исключительной нравственной чистоты, привлекающая сердечностью и доверительностью интонации.

«Я помню еще поэта Мусу Джалиля. Я посещал его как католический священник, приносил ему для чтения книги Гете и научился ценить его как спокойного, благородного человека. Его товарищи по заключению в военной тюрьме Шпандау очень уважали его... Как рассказывал мне Джалиль, он был приговорен к смертной казни за то, что печатал и распространял воззвания, в которых призывал своих земляков**** не сражаться против русских солдат».
(Из письма Г. Юрытко немецкому писателю Л. Небенцалю.)

Джалиль часто выступает в периодической прессе со статьями, очерками, репортажами о строителях Сталинградского тракторного завода или Московского метрополитена, пишет о большевистских темпах и ударниках первых пятилеток, разоблачает бюрократов, делится раздумьями о молодежном движении и антирелигиозном воспитании. Темы эти так или иначе отразились и в его поэзии.
Если в публицистических стихах преобладает наступательный, мажорный дух, то в интимной лирике небосвод не столь безоблачен. В ней есть и грусть, и сомнения, и тяжелые переживания. «Как-то странно дружба завязалась.//Все в ней было - искренность и страсть.//Но два сильных, гордых человека,//Мы друг друга истерзали всласть» («Хадие». Из стихов, оставшихся неопубликованными). Такой же характер носят стихи <Синеглазая озорница...>, <Латифе>, <Я помню> и др. В них привлекает глубина и правдивость лирического чувства. Но поэт ошибался, полагая, что стихи такого рода имеют «слишком интимный» характер. Идеология ислама веками внедряла в сознание презрение к женщине, рассматривала ее как существо низшего порядка: бессловесную рабу, собственность мужа. В лирике же Джалиля - бережное, трепетное и нежное отношение к женщине, утверждающее ее право на самостоятельное чувство, семейное счастье, свободный выбор в любви. В этом - важный социальный аспект лирики Джалиля.
Поэзия Джалиля уже в довоенные годы перешагнула национальные рамки. Переводы его стихов печатаются в центральных газетах и журналах, входят в антологии и коллективные соборники. В 1935 году стихи поэта публикуются отдельной книгой на русском языке.

Во время последней встречи Джалиль рассказал священнику свой сон. «Ему приснилось, будто он стоит один на большой сцене, а вокруг него все было черно - и стены, и вещи»,- писал позднее об этом Г. Юрытко. Сон зловещий и потрясающий... Да, Джалиль оказался на сцене истории лицом к лицу с фашизмом. Все вокруг него было черно. И тем большего уважения заслуживает то беспримерное мужество, с каким он встретил свой смертный час...

Джалиль уже в ранних произведениях использовал фольклорные сюжеты, образы, стихотворные размеры. Особенно удачно и органично звучат фольклорные мотивы в лирических песнях. Многие песни на слова Джалиля получили широчайшую популярность и стали национальным достоянием татарского народа («Воспоминание», «По ягоды», «Волны-волны» и др.). В них - народный язык, чисто национальный юмор, лаконизм, образность. Это была не стилизация, а сознательная творческая учеба, органическое усвоение фольклора, который Джалиль справедливо называл «явлением гениальности народа».
В 30-е годы углубляются литературные связи с писателями братских республик. Джалиль много времени отдает переводческому делу, переводит «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели (в соавторстве с Л. Файзи), поэму «Батрачка» Шевченко, пушкинские стихи и романсы, стихотворения Некрасова, Маяковского, Лебедева-Кумача, Голодного, Ухсая и др.
Предвоенные годы отмечены в творчестве Джалиля усилившейся тягой к эпической широте изображения. В это время им создано несколько крупных эпических поэм. Очень интересна не опубликованная при жизни автора поэма «Директор и Солнце» (1935). Своеобразны по характеру и стилистическому рисунку поэмы «Джиган» (1935-1938) и «Письмоносец» (1938). Проникновенный лиризм сочетается в них с мягкой и доброй авторской улыбкой.
Джалиль написал четыре оперных либретто. Самое значительное из них - «Алтынчеч» («Золотоволосая», музыка композитора Н. Жиганова).
Около пяти лет Джалиль проработал редактором детских журналов. Писал передовые статьи, корреспонденции, готовил сатирические материалы и юморески под рубрикой «Из блокнота Шамбая», вел обширную переписку с читателями. В эти годы он приобрел вкус к работе с детьми, лучше узнал детскую психологию. Он пишет пионерские песни и марши,басня и стихотворные фельетоны, пейзажные зарисовки и изящные миниатюры для самых маленьких. Много писал Джалиль для детей и позднее.
В конце 30-х - начале 40-х годов Джалиль работает заведующим литературной частью Татарского оперного театра. Писатели Татарии выбирают его руководителем своей организации. Джалиль по-прежнему в гуще жизни, живет новыми творческими планами: задумывает роман из истории комсомола, начинает поэму о современной деревне.
Война перечеркнула эти планы.

Иду по следам поэта. По следам войны, мужества, крови, смертей и песен. Нахожу в сыпучих песках на местах бывших концлагерей почерневшие от коррозии (а может быть, от крови людской?) - солдатские пуговицы, обрывки колючей проволоки, позеленевшие патронные гильзы... Иногда попадаются хрупкие, желтые обломки костей...
Давно разрушены бараки для военнопленных, сгнили шинели и гимнастерки, крепкие - без износу - солдатские ботинки превратились в ошметки.
Многое истлело и стало трухой. Но песни поэта, как и десятки лет назад, обжигают свежестью и силой страсти.

23 июня 1941 года, на второй день войны, Джалиль отнес в военкомат заявление с просьбой направить его на фронт, а 13 июля надел военную форму. Окончив краткосрочные курсы политработников, он прибыл на Волховский фронт корреспондентом армейской газеты <Отвага>.
Началась жизнь политработника и военкора, полная трудностей, лишений, риска. «Только на передовой линии можно видеть нужных героев, черпать материал, следить за боевыми фактами, без которых невозможно сделать газету оперативной и боевой,- писал Джалиль своему другу Г. Кашшафу.- Моя жизнь сейчас проходит в боевой об-становке и в кропотливой работе. Поэтому я сейчас ограничиваюсь фронтовой лирикой, а за большие вещи возьмусь после победы, если останусь жив*****».
В первые недели Отечественной войны Джалиль написал цикл стихотворений <Против врага>, куда вошли боевые песни, марши, страстные патриотические стихи, построенные как взволнованный поэтический монолог.
Иной характер носят стихи, написанные на фронте. На смену патетическому монологу и открытой публицистичности приходит фронтовая лирика, просто и достоверно раскрывающая чувства и мысли человека на войне.

Увхода в фашистскую тюрьму Плетцензее установлена мемориальная урна с прахом казненных и замученных во всех концлагерях фашистской Германии. Неподалеку воздвигнута памятная стена с надписью: «Жертвам гитлеровской диктатуры 1933 -1945 годов». На специальных подставках висят траурные венки. Одна из комнат бара-ка для казней превращена в музей. По стенам развешены материалы о тюрьме Плетцензее, фотографии участников покушения на Гитлера, документы других жертв гитлеризма.
Комната для казней осталась в первозданном виде. Решетка для стока обильно лившейся крови, серый цементный пол... Стены и потолки побелили, -иначе мрачная давящая атмосфера была бы просто невыносимой.
Терпеливо дожидаемся, пока схлынет пестрая волна туристов. За-тем вдова поэта, Амина Джалиль, перешагивает через оградительный канат и кладет букет алых гвоздик на место, где казнили Мусу и его товарищей. Несколько минут молча, с опущенной головой стоим возле алых брызг на сером цементном полу.

В конце июня 1942 года при попытке прорвать кольцо окружения тяжело раненный, оглушенный взрывной волной Муса попал в плен. После многомесячных скитаний по лагерям для военнопленных Джалиля привезли в польскую крепость Демблин. Сюда гитлеровцы сгоняли татар, башкир, военнопленных других национальностей Поволжья. Муса встретил своих земляков, нашел тех, кому можно было доверять. Они составили ядро созданной им подпольной организации."
В конце 1942 года фашисты развернули формирование так называемых «национальных легионов». В польском местечке Едлино они создали легион «Идель-Урал» (так как подавляющую часть легиона составляли волжские татары, немцы обычно называли его Волго-татарским). Нацисты вели идеологическую обработку пленных, готовясь использовать легионеров против Советской Армии. Сорвать замыслы фашистов, повернуть вложенное им в руки оружие против самих фашистов - такую задачу поставила подпольная группа. Подпольщики сумели проникнуть в редакцию издаваемой немецким командованием газеты «Идель-Урал», печатали и распространяли антифашистские листовки, создавали тщательно законспирированные подпольные группы - «пятерки».
Первый же батальон Волго-татарского легиона, посланный на Восточный фронт, поднял восстание, перебил немецких офицеров и влился в отряд белорусских партизан (февраль 1943 года).
В августе 1943 года гитлеровцам удалось напасть на след подпольной группы. Джалиля и большинство его боевых товарищей арестовали. Начались дни и ночи допросов, пыток. Гестаповцы сломали поэту руку, отбили почки. Тело исполосовали резиновыми шлангами. Раздробленные пальцы распухли и почти не гнулись. Но поэт не сдался. Он и в тюрьме продолжал схватку с фашизмом,- своим творчеством.

23 апреля 1945 года 79-й стрелковый корпус Советской Армии, наступавший в направлении рейхстага, вышел на рубеж берлинских улиц Ратеноверштрассе и Турмштрассе. Впереди сквозь дым разрывов показалось мрачное серое здание за высокой кирпичной стеной -тюрьма Моабит. Когда бойцы ворвались во двор тюрьмы, там уже никого не было. Лишь ветер носил по двору мусор, обрывки бумаги, ворошил стра-ницы книг, выброшенных взрывом из тюремной библиотеки. На чистой страничке одной из них кто-то из солдат заметил запись на русском языке: «Я, татарский поэт Муса Джалиль, заключен в Моабитскую тюрьму как пленный, которому предъявлены политические обвинения, и, наверное, буду скоро расстрелян. Если кому-нибудь из русских попадет эта запись, пусть передадут привет от меня товарищам-писателям в Москве, сообщат семье». Бойцы переслали этот листок в Москву, в Союз писателей. Так на Родину пришла первая весть о подвиге Джалиля.

Об ужасах фашистской неволи написано немало. Едва ли не каждый год появляются новые книги, пьесы, фильмы на эту тему... Но никто не расскажет об этом так, как это сделали сами узники концентрационных лагерей и тюрем, свидетели и жертвы кровавой трагедии. В их свидетельствах - нечто большее, чем суровая достоверность факта. В них большая человеческая правда, за которую заплачено ценой собственной жизни.
Одним из таких неповторимых, обжигающих своей подлинностью документов являются и «Моабитские тетради» Джалиля. В них мало бытовых деталей, почти нет описаний тюремных камер, мытарств и жестоких унижений, которым подвергались узники. В этих стихах иного рода конкретность - эмоциональная, психологическая.
По многим стихам моабитского цикла видно, как нелегко приходилось Джалилю. Тоска и отчаяние тяжелым комом застревали в горле. Надо знать жизнелюбие Мусы, его общительность, привязанность к друзьям, жене, дочурке Чулпан, его любовь к людям, чтобы понять всю тяжесть вынужденного одиночества. Нет, не физические страдания, даже не близость смерти угнетали Джалиля, а разлука с Родиной. Он не был уверен, что Родина узнает правду, не знал, вырвутся ли на волю его стихи. Вдруг фашистам удастся оболгать его, и на Родине будут думать о нем как о предателе?
Когда читаешь даже самые безысходные строки Джалиля, в душе не остается тяжелого чувства. Наоборот, чувствуешь гордость за человека, за величие и благородство его души. Человек, который так любит Родину, свой народ, так привязан к ним тысячами живых нитей, не может исчезнуть бесследно. Он существует не только в себе, для себя, но и в сердцах, помыслах, памяти многих и многих людей. В «Моабитских тетрадях» нет мотивов обреченности, пассивной жертвенности, как не было их в здоровой, влюбленной в жизнь душе поэта.
Все, о чем рассказано в «Моабитских тетрадях»,- глубоко личное, сокровенное. Но от этого оно не перестает быть общественно значимым. Здесь найден тот чудесный сплав личного и общенародного, к которому поэт стремился всю жизнь.
То, что накапливалось в творчестве Джалиля постепенно, годами, проявилось в ослепительно-яркой вспышке. Со страниц «Моабитских тетрадей» перед нами встает не просто талант, принадлежащий одному народу, а поэт, по праву принадлежащий к лучшим сынам человечества.
Одно из главных достоинств моабитского цикла, обеспечивших его широчайшую популярность,- ощущение подлинности. Мы верим каждому слову, ощущаем ледяное дыхание смерти, стоявшей за спиной поэта. И острая боль разлуки, и тоска по воле, и горечь, и сомнения, и гордое презрение к смерти, и ненависть к врагу - все это воссоздано с потрясающей силой.
В «Моабитских тетрадях» поражает острота ощущения полноты жизни в предчувствии близкой смерти. Нерв цикла, его стержневой конфликт - извечное столкновение человечного и бесчеловечного. Джалиль, встретившись с фашизмом лицом к лицу, с особенной остро-той и наглядностью выразил мысль об античеловеческой сущности гитлеризма. В таких стихах, как «Волшебный клубок», «Варварство», «Перед судом», разоблачается не просто жестокость и бездушие палачей. Всей логикой художественных образов поэт подводит к мысли, что фашизм органически враждебен живому. Фашизм и смерть синонимы - для поэта.>
Ненависть к фашизму как к социальному явлению нигде не оборачивается у Джалиля ненавистью к немецкому народу. Поэт с большим уважением относится к Германии Маркса и Тельмана, Гете и Гейне, Баха и Бетховена. Брошенный в каменный мешок Моабитской тюрьмы, со дня на день ожидая смертной казни, он не верит в то, что весь немецкий народ отравлен ядом нацизма. Глубоко символично, что, задыхаясь во мраке фашистской ночи, поэт тоскует о солнце - солнце знания, передовой культуры, животворных идей марксизма,- верит в то, что оно засияет над обновленной Германией («В стране Алман»).
Спокойная и стойкая уверенность в победе, в неодолимости сил жизни рождает оптимистический тон «Моабитских тетрадей». Стихи, написанные накануне казни, то и дело озаряются улыбкой спокойного, уверенного в своем достоинстве человека, а нередко в них звучит смех.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 февраля 1956 года за исключительную стойкость и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне, Мусе Джалилю посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. А еще через год Комитет по Ленинским и Государственным премиям в области литературы и искусства при Совете Министров СССР присудил Мусе Джалилю - первому среди поэтов - Ленинскую премию за цикл стихотворений «Моабитская тетрадь».

В одном из костелов Варшавы я видел урну с сердцем Шопена. В торжественном полумраке звучала бессмертная музыка гениального польского композитора. Люди стояли молча, приобщаясь к великому, светлея душой.
А где похоронено сердце Джалиля?
Мы пока не можем ответить на этот вопрос с полной определен-ностью. Известно лишь, что в конце августа 1944 года фашисты вывози-ли трупы казненных в район неподалеку от местечка Зеебург, что в нескольких километрах западнее Берлина.
Я побывал в этих местах. Осевшие, полу обвале иные рвы во многих местах поросли зелеными елочками, хлыстами белоствольных берез. Где-то здесь, в безвестном рву, среди тысяч таких же, как он, жертв фашистского режима покоится сердце поэта. И проросшие сквозь него корни деревьев -как живые нити, связывающие поэта с большим миром, миром солнца, неба и парения птиц.

Рафаэль Мустафин

* М е к т е б - татарская начальная школа, чаще всего содержав шаяся на средства крестьян.
** « X у с а и н и я» - мусульманское духовное училище в Оренбурге.
***МОПР - Международная организация помощи рабочим.
**** Имеется в виду национальный легион «Идель-Урал», созданный фашистами из пленных.
***** Джалиль М. Избранное /пер. с татар. ; сост. и подгот. текста Ч. Залиловой и Р. Мустафина; вступ. статья и примеч. Р. Мустафина. - М. : Худож. лит. , 1990 . - 462 с.

Вам могут быть интересны следующие материалы

Отношения

Интерьер

Дети

Красота

Фигура

Здоровье

© 2020 Женские секреты. Отношения, красота, дети, мода