Часть II ВМЕШАТЕЛЬСТВО

Грубое вмешательство «Онегин, я с кровать не встану…» Здравствуй, секс, здравствуй, брак. Вам, пожалуйста, налево, а вам направо. Рассаживайтесь поудобнее. Посмотрите внимательно друг на друга: вы теперь долго не увидитесь.При встрече вы можете друг друга съесть, вот в чем

Вмешательство родственников Необоснованная, но вполне реальная причина распада семьи. Мужчины и женщины по-разному воспринимают вмешательство родных в их личную жизнь. Например, муж практически всегда прислушивается к мнению своей матери. Непонятно только, почему

В современных условиях становления многополярного мира, несмотря на усилия международных организаций и гражданского общества, вооружен­ная агрессия по-прежнему остается не только распространенной альтернати­вой ди­пломатическому урегулированию конфликтов, но и одной из посто­янно совер­шенствуемых насильственных практик.

По мнению экспертов, в данный мо­мент мировой истории происходит масштабное вне­дрение военных приемов и средств в сферу международных отношений. Ме­сто войны, ранее являвшейся, факти­чески, единственной формой вооружен­ного проти­воборства стран и на­родов, в XX – начале XXI веков все активнее занимают терроризм, геноцид, ин­тер­венция и т.д. Последнее из этих понятий в настоя­щее время получает все бо­лее широкое распространение на между­народной арене, хотя в «Концепции внешней политики Российской Федера­ции», ут­вержденной Президентом В.В. Путиным 12 февраля 2013 года, по­добные операции названы «подрываю­щими устои междуна­род­ного права».

По мнению Министра ино­странных дел России С.В. Лаврова, использо­ва­ние воен­ных интервенций с целью смены политических режимов в небла­гопо­лучных странах – это «прямой путь к потере кон­троля за глобальными про­цес­сами, что больно ударило бы по всем членам мирового сообщества, вклю­чая инициаторов внешнего вмешательства» . Это убеждение поддержива­ется и со­трудниками зарубежных научных организаций, по словам которых, сейчас «почти невозможно установить глобальный демокра­тический контроль над про­ведением интервенций», а «начав интервенцию, становится невозможно ее кон­тролировать» . Опасность усиливается еще и тем обстоятельством, что в рамках подобных операций главной действующей силой часто стано­вится отнюдь не армия, а иные государственные ве­домства и институты (например, специальные службы), акции кото­рых, как правило, носят скрытый, неяв­ный характер.

Между тем, изучение интервенции с теоретической точки зрения является для оте­чест­венной науки сравнительно новой темой. Несмотря на то, что от­дельные случаи иностранного военного вмешательства во внутренние дела не­зависи­мых госу­дарств (Кореи, Греции, Вьетнама и т.д.) нашли отражение в ис­сле­дователь­ской литературе, на данный момент сложно говорить о существова­нии общей тео­рии, способной объяснить сущностные черты таких операций. Этот факт не может не вызывать озабоченности, если учесть, что еще в 1874 году в книге «Начало невмешательства» профессором Л.А. Камаровским был поставлен вопрос о необходимости создания общей теории интервенций. Он считал, что отвергать возможность существования такой теории могут только «люди мало знакомые с природой государства и законами» , однако до настоя­щего времени обращения исследователей к этой теме были достаточно ред­кими. В результате, в научной литературе по данной проблеме от­сутствует даже уни­фицированный терминологический аппарат.

Как правило, отечественные ученые употребляют термин «интервенция» в значении «насильственное вмешательство одного или не­скольких госу­дарств во внутренние дела другого государства» . Это определе­ние является устояв­шимся, но вряд ли можно полностью с ним согласиться. Указанная дефиниция, описывая особый вид международных конфликтов, не позволяет до конца по­нять ни причины и цели осуществления интервенции, ни специ­фические сред­ства, используемые для достижения этой цели, ни систему от­ношений, возни­каю­щих в ее процессе, ме­жду противоборствующими сторо­нами.

Зарубежные специалисты также не смогли придти к единообразному опре­делению «интервенции» – наиболее классической стала дефиниция не­мецкого юриста Л.Ф. Оппенгейма, звучащая следующим образом: «насиль­ственное вмешательство одного государства в дела другого государства с це­лью поддер­жания или изменения текущего положения вещей» . Впрочем, сейчас в политиче­ской науке используется и более упрощенное определение: «на­сильст­венное вмешательство одного государства в дела другого государ­ства» .

Естественно, использовать столь расплывчатое определение в сколько-ни­будь масштабном научном исследовании не представляется возможным, по­скольку в таком случае терминологическая гра­ница между различными видами военно-политических операций будет практически стерта. И если сейчас, ска­жем, пу­таницы между понятиями «интервенция» и «война» в ис­следователь­ской литературе, как правило, уже не происхо­дит, то по­нятия «интер­венция» и «вторжение» часто совершенно не­верно ис­пользу­ются как сино­нимы. Для по­нимания основных характери­стик интер­венции не­об­хо­димо, в первую оче­редь, выявить черты, отличаю­щие данный вид кон­флик­тов от иных форм межгосу­дарственного противо­стояния.

В первую очередь, важным отличием интервенции от войны или вторже­ния является тот факт, что вмеша­тельство может осу­ществляться без непосред­ственного участия армейских подразделений с помощью специальных разведы­ва­тельно-ди­версионных органов, а также средств дипломатии (формами интер­венции могут быть названы поли­ти­ческие убийства, шантаж, организация за­го­воров и пере­воротов и др. ). Отсюда, раз­ли­чают откры­тые и скрытые интер­вен­ции – если первые прово­дятся с откры­тым примене­нием военной силы, то вто­рые реали­зуются с помощью секретных, не­гласных ме­тодов и средств. В со­временных условиях эта особенность интер­венций при­обрела большую акту­альность, и во внешнеполи­тических конфлик­тах цели сто­рон все чаще дос­ти­гаются не за счет прямого воору­женного воз­действия, а с ис­пользо­ванием аль­тернативных форм: диверсионных, эконо­миче­ских, дипло­матиче­ских, инфор­мационных, психоло­гических и т.д. В этой связи российский военный специа­лист В.А. Золотарев считает, что « новую эпоху «невоинствующих» войн, в ко­торых политические цели достигаются не посредством прямого вооруженного вмешательства, а путем применения иных форм насилия, подрыва мощи про­тивника изнутри» от­крыло политическое противостояние СССР и США во вто­рой половине XX века. Тем не менее, можно утверждать, что начало этой «эпохи» было свя­зано, скорее, с Первой мировой войной, когда использование разведыва­тельно-диверсионных средств для инспирирования внутриполитиче­ской дес­табилизации противников приобрело большие масштабы – подобные методы с разной степенью успешности применялись как державами Антанты, так и Тройственного Союза.

В дальнейшем, широкое распространение получила, например, эконо­миче­ская интер­вен­ция, включающая в себя финансирование оппозиционных сил; провоцирование забастовок; подделку национальной валюты; введение санкций экономического характера и т.д. Та­кие методы применялись в 1951 году в отно­шении Китая после его вступления в Корейскую войну, в 1972–1973 годах в Чили, в 1980-х годах – против Никарагуа и т.д. Даже дея­тель­ность Ко­мин­терна по финансированию социалистических партий и групп в Европе и за ее пределами может считать формой экономической ин­тервен­ции. В этой связи обратимся к решению Международного суда ОНН по делу «Никарагуа против США». В данном документе содержалось доста­точно любопытное указание на то, что « помощь повстанцам в виде поставок оружия или оказания тыловой либо иной помощи», будучи формой интер­венции, не является формой «воору­женного нападения» . Тем самым, воз­можность осуществления невооружен­ных интервенций была признана офи­циально.

Помимо этого, в рамках современных концепций все больше специалистов склоняются к идее, что интервенцией можно называть лишь операцию, ко­то­рая прово­дится в странах, где уже существуют серьезные внутриполити­че­ские про­тиво­речия, либо перешедшие в фазу вооруженной борьбы, либо имеющие тен­ден­цию к этому. В этом состоит ее коренное отличие от втор­жения, которое в основном направлено против внутренне стабиль­ных го­су­дарств, и имеет своей целью, как раз, дестабилизацию поло­же­ния в них для из­влечения выгоды (тер­риториальных захватов, наложения кон­трибу­ции, распространения влияния и т.д.). Примени­тельно к интервен­ции, можно на­блюдать совершенно противопо­ложную кар­тину – как выра­зился известный американский политолог С. Хан­тингтон, «политические причины, провоци­рующие военную ин­тервен­цию… лежат в области отсутствия или низкого уровня эф­фективности полити­ческих институтов» , то есть внутренняя сла­бость, а вовсе не сила, го­сударства соз­дает предпосылки для иностранного вмешательства.

Более того, военные интервенции «происходят не в вакууме, и никогда не были абсолютно неожиданными», «они рождаются из череды серьезных поли­тических кризисов» в далеко не благополучных странах. К моменту вве­дения иностранных войск на территорию независимого государства, леги­тимность действующей власти в нем уже находится под сомнением, как это было на Кубе в 1906 году или в Советской России в 1918 году. И хотя зару­бежные интервен­ции также часто направлены на извлече­ние вы­годы, но предпола­гают ее полу­чение за счет урегулирования конфликтов на оп­реде­ленной терри­тории, а от­нюдь не их провоцирования или эскалации. Даже минимальный опыт их изуче­ния доказывает, что, иностранное военное вмешатель­ство часто направлено не только на подавле­ние насилия на конкретной террито­рии, но и на инспириро­вание там соци­ально-по­литических изме­нений. К числу таковых можно при­числить получе­ние автоно­мии или независимости отдельными регионами страны, подверг­шейся интер­венции (если ожесточен­ная борьба за независи­мость была при­чиной вмеша­тельства), демилитариза­цию, принятие новых за­конов и подза­конных актов, из­менение формы госу­дарственного устройства (от демокра­тии до военной дик­татуры) и т.д.

На данную особенность обращали внимание многие ученые. На­пример, исследователи из США С. Бланк и Л. Грин­тер пришли к вы­воду, что «с 1775 года в каждой крупной гражданской войне или революции между­народная ин­тервенция играла или стремилась играть огром­ную роль» . Вторил им и акаде­мик Академии военных наук Российской Федерации, профессор Л.И. Оль­штынский, по словам кото­рого, «революции и граж­дан­ские войны в ис­тории были часто свя­заны с вмешатель­ством внешних сил разных форм и масшта­бов» . Об этом же писал и сотрудник американского Стратегического исследова­тельского центра К. Пол, указывая на тот факт, что интервенция рож­дается как ответная реакция на какой-либо непредвиденный кризис, могущий привести к неприемлемым последствиям, а потому требующий немедленных действий .

Профессор Оксфордского университета сэр А. Робертс выделил 8 ос­нов­ных причин интервенций, имевших место в истории международных от­ноше­ний: помощь законному правительству в условиях гражданской войны; ответ­ная интервенция (контр-интервенция); защита собственных граждан в другой стране; самоза­щита; поддержка нации или колонии в борьбе за само­определе­ние; препятст­вие беспорядкам и терроризму; предотвращение мас­сового нару­шения прав человека . Как видно, почти все эти причины свя­заны с наличием в стране, подвергшейся интервенции, вооруженной борьбы между различными груп­пами.

Другой крупный западный исследователь этого феномена – профессор Гарвардского университета С. Хофф­манн – также видел прямую взаимосвязь между внешней интервенцией и внут­ренними конфликтами. В книге «Миро­вой беспорядок» 1998 года издания он утверждал, что двумя ос­нов­ными при­чи­нами, создающими необходимость иностранного во­енного вмеша­тельства в дела суверенного государства, могут быть либо угроза между­народ­ному миру с его стороны, либо массовое нарушение в нем прав чело­века . Оба эти фактора прямо характеризуют степень конфликт­но­сти полити­ческого режима. В эту концепцию органично вписы­вается даже интер­венция Ан­танты в Россию, так как, с одной сто­роны, стремление боль­шеви­ков к органи­за­ции мировой рево­люции угрожало глобальному миру, а с дру­гой – проводи­мая в РСФСР поли­тика «красного террора» вполне может трак­товаться как мас­штабное на­руше­ние прав чело­века. Соответственно, легитимация интервенций, как правило, связыва­ется не столько с националь­ными инте­ресами, сколько с необходимо­стью от­стаивания общечеловеческих ценно­стей, сохранения мира и стабильно­сти, как на конкретной территории, так и в глобальном масштабе.

Подобный подход далеко не нов и встречается даже в правовых концеп­циях XIX века. К примеру, в работах Х. фон Роттека, утверждалось, что в слу­чае распада го­сударства на не­сколько борющихся самостоятельных образова­ний, оказание военной по­мощи любому из них являлось абсолютно законным и приемле­мым актом . Британский пра­вовед и политический деятель сэр Р. Фил­лимор в «Комментариях по международному праву» делал недвусмысленное заключение, что государ­ство имеет полную возможность вмешиваться во внут­ренние дела соседей, если ими установлен по­литический режим, открыто враж­дебный правительствам и народам других стран . Причем в ту эпоху, как и сего­дня, легитимность ин­тервенции зависела от масштаба конфликта, числа жертв и динамики эскала­ции .

Данная особенность достаточно ярко выражена и в докладе «Международ­ной комиссии по гуманитарной интервенции и государственному суверени­тету» 2001 года. В документе главными причинами возможного военного вме­ша­тельства в конфликт были названы неспособность государства защитить гра­ждан и массовые потери среди населения (геноцид, «этнические чистки» и т.д.), а условиями интервенции провозглашались: наличие благих на­мерений; соот­ветствие масштабов цели используемым средствам; исчерпание возможностей мирного урегулирования; гарантии достижения положитель­ных результатов .

К этому стоит добавить замечание профессора Гронинген­ского универ­си­тета У.Д. Верви, по мнению которого, государство-интервент должно в обяза­тель­ном порядке быть бес­пристрастным и не иметь какой-либо полити­ческой или экономической заин­тересованности в исходе кон­фликта . Кроме того, важ­ное дополнение к этому списку сделал Президент школы права Тал­линнского университета Р. Мюллерсон – по его словам, интервенты должны преследовать цель «остановить или предотвратить страдания населения, а не способствовать смене политического режима» в стране . Впрочем, на прак­тике в современном мире достижение первой цели подчас практически не­осущест­вимо без второй. В таком ракурсе совершенно не удивительно, что ле­гитимность интервен­ции, как операции, не носящей харак­тер войны, как в прошлом, так и в настоя­щее время, строится в основном на общественной поддержке .

Фактически, можно утверждать, что действия инициаторов интер­венции часто представляют собой попытку разрешить внутренний конфликт с помо­щью внешнего . Недаром российский исследователь И.П. Чернобровкин на­звал военную ин­тервенцию «крайним средством миротворческого контроля», необходи­мую в условиях, когда «по­сред­ничество и невоенные ресурсы дав­ле­ния ока­зываются недоста­точными для прекращения… насилия» . В этом его поддер­живает политолог А.А. Су­шен­цов, считающий, что уже долгое время «на практике стирается грань между боевыми дей­ствиями и миротвор­чест­вом» . Далеко не нов такой взгляд и для зарубежной науки – на­пример, в рабо­тах Дж. Старки и Л. Оппенгейма по международ­ному праву интер­венция на­зы­вается в числе средств урегулирования террито­риаль­ных спо­ров наряду, ска­жем, с блокадой и эмбарго .

Таким образом, интервенция представляет собой интернационализирован­ный внутренний конфликт («военные действия внутри страны, которые при­ни­мают харак­тер международных» ) и является внешней реакцией на начало в каком-либо государстве восстания, геноцида, гражданской войны. Такие случаи в истории международных отношений далеко не редки. Например, только в XX веке через интернационализацию прошли вооружен­ные конфликты в Финлян­дии в 1918 году (противников поддерживали в ос­новном РСФСР, Германия и Швеция), в Испании в 1936–1939 годах (наибо­лее активными иностранными участниками в ней были Германия, Италия, Португалия и СССР), во Вьетнаме в 1957–1975 годах (в этом конфликте в разной степени принимали участие около 10 зарубежных стран), в Никарагуа в 1981–1990 годах и т.д. В вооруженном конфликте в России в 1918–1920 годах также участво­вало также более де­сятка стран.

В XIX–XX веках интернационализация была обусловлена не столько ини­циативой международного сообщества, сколько стремлением самих уча­стников внутреннего конфликта заручиться поддержкой из-за рубежа (такого рода по­мощь должна была уравновесить силы или склонить «чашу весов» на сторону того из противоборствующих лагерей, кто смог заручиться поддерж­кой более могущественной державы). Поводом к интернационализации могло служить принципиальное неравенство сил (асимметрия в во­енно-техниче­ском и полити­ческом потенциале), нарушение противником об­щепринятых правил и законов, а также непропорционально большое число жертв с одной из сторон. Сегодня же наблюдается иная ситуация – широкое распространение полу­чили операции по принуждению к миру, в рамках которых доминирующей стала после­дова­тельность «сила – право – мир». Ведь государства, как пра­вило, не стремятся признавать суще­ствование вооруженного конфликта в рамках своих границ (даже в тех слу­чаях, когда он очевиден), поэтому меж­дународному сообществу приходится использовать силовые методы оста­новки взаимного насилия. Этот механизм современные французские иссле­дователи называют «гибридом из диплома­тических и военных методов раз­решения конфликтов». Силовое воз­действие в этой системе не является глав­ным элементом, но обойтись без него невоз­можно – как пишет француз­ский генерал П. Сартр, «отказ от использова­ния силы ради достижения целей ми­ротворческой операции придает ей некий имидж, который не только не сдерживает деструктивные элементы, но и даже может спровоцировать их» .

В рамках современных представлений можно выделить три формы ин­тер­национализации внутреннего вооруженного конфликта :

1. Прямая поддержка группировок, участвующих во внутреннем противо­борстве, разными государствами или группами государств;
2. Вмешательство иностранного государства или группы государств в кон­фликт на стороне одной из противоборствующих группировок;
3. Вмешательство иностранного государства или группы государств в кон­фликт с целью его урегулирования.

Третья разновидность как раз и может быть названа интервенцией.

По всей видимости, ключевым в данной схеме является тот факт, что ино­странное военное вмешательство ведет к интернационализации внутрен­него вооруженного конфликта независимо от своей интенсивности . Так, чис­лен­ность воинского контингента, отправленного в другую страну для проведения военно-политических операций, решающего значения в данном вопросе не имеет. Даже минимальное количество зарубежных военспе­цов может изменить баланс сил и способствовать эс­калации кон­фликта. В результате изучения раз­личных форм и методов иностранного вмешательства, С. Хоффманн предложил их дифференциацию по степени интенсивности на три категории: в первом слу­чае действия зарубежных сил ограничиваются оказанием гуманитарной по­мощи населению страны, в которой происходит конфликт; на втором уровне прово­дятся операции по «принуждению к миру» как в оборонительной, так и в насту­пательной форме; третий сценарий предусматривает применение лю­бых средств, способных подвигнуть противников к прекращению огня и пе­реходу к переговорам, вплоть до физической ликвидации политических ли­деров проти­воборствующих лагерей. Несмотря на то, что подобный формат урегулирова­ния, по сути, означает выход за рамки правового поля, он неод­нократно приме­нялся в ходе конфлик­тов на Ближнем Востоке, в Азиатско-Тихоокеанском ре­гионе, на Кавказе и в Латинской Америке .

Правда, по данным ведущего научного сотрудника Института мировой экономики и международных отношений РАН Е.А. Степановой, применение таких ме­то­дов уре­гули­рования во второй половине XX века доказало их не­со­стоятель­ность – из 190 проанализированных ей случаев использования ино­странной во­енной интер­венции лишь в 57 (то есть, в 30%) имело место прекра­щение от­крытой кон­фронтации . Мало того, благодаря исследова­ниям американ­цев Ф. Персона и М.О. Лаунсбери из Уэйнского государствен­ного университета удалось установить, что интервенции в гражданские войны не способны принципиально изменить и политический режим страны – из 109 рас­смот­ренных учеными эпизодов в 80% случаев недемократические государства по­сле зарубежных вмеша­тельств остались таковыми же. При этом в таких стра­нах на 7–11% более ве­роятно отсутствие экономического роста по сравнению с государствами, не пережившими внешней интервенции, и в среднем на 4% бо­лее распростра­нена коррупция среди чиновников .

Тем не менее, эти аргументы пока не принимаются во внима­ние поли­ти­че­скими деятелями, поскольку интервен­ция воспринимается как крайнее средство решения конфликтных ситуаций, и ее экстренный харак­тер нивели­рует недос­таточную эффективность. В 2000 году Генеральный секретарь ООН К. Аннан специально об­ратил на это внимание мирового сооб­щества: «вооружен­ная ин­тервенция всегда должна оставаться крайним средст­вом, однако перед лицом массовых убийств от этого средства нельзя отказы­ваться» .

Учитывая все эти обстоятельства, определение интервен­ции необходимо сформулировать следующим образом – «это умышленное вмешательство од­ного или не­скольких госу­дарств во внутренний конфликт на территории другого государства с целью его прекращения ». Такая дефиниция в равной степени учитывает как современные стандарты проведения подобных акций, так их исторические формы. Исходя из него, вме­шательство во­все не обяза­тельно явля­ется насильственным, но вполне может быть добро­вольным; оно не всегда призвано причинить вред народу страны, подверг­шейся интервенции, но бы­вает призвано оказать ему под­держку. Собственно, и прекращение кон­фликта может быть достигнуто не за счет достижения мирных договоренно­стей, а с помощью военного разгрома одного или не­скольких противоборст­вующих групп и лагерей. Если извест­ный французский исто­рик М. Фуко назы­вал едва ли не главным инструмен­том поддержания межго­су­дарственного ба­ланса в Европе войну , то наибо­лее радикальным средст­вом восста­новления нарушенного политического ба­ланса внутри страны счи­та­лась и считается именно интервенция.

Лавров С.В. Внешнеполитическая философия России. // Международная жизнь. 2013. №3. С. 3.

Pandolfi M., McFalls L. Global Bureaucracy. // Conflict, Security and the Reshaping of Society: The civilization of war. London: Routledge, 2010. Pp. 182, 183.

Камаровский Л.А. Начало невмешательства. М., 1874. С. 1.

Советский энциклопедический словарь. М.: Советская Энциклопедия, 1986. С. 496.

Oppenheim L. Interna­tional Law. Vol. I. London, 1955. P. 134.

Kelsen H. General Theory of Law and State. Cambridge: Harvard University Press, 1945. P. 332.

Архипов А.И. Экономический словарь. М.: Проспект, 2004. С. 269.

Люткене Г.В. Совремнные концепции войны: социально-философский анализ: Автореф. дисс. … канд. полит. наук. М., 2011. С. 19.

Золотарев В.А. Военная безопасность Государства Российского. М., 2001. C. 291.

Хохлюк Г.С. Уроки борьбы с контрреволюцией. М.: Мысль, 1981. С. 142–143.

Краткое изложение решений, консультативных заключений и постановлений Международ­ного Суда. 1948–1991. Нью-Йорк: Организация Объединенных Наций, 1993. С. 205.

Huntington S.P. Political Order in Changing Societies. Yale, 1968. P. 195–196.

Kapetanyannis K. Socio-Political Conflicts and Military Intervention. The case of Greece: 1950–1967: PhD Thesis. London, 1986. P. 317, 335

Blank S.J., Grinter L.E., Magyar K.P., Ware L.B., Weathers B.E. Conflict, Culture, and History: Regional Dimensions. Washington, 1993. P. 5.

См.: Ольштынский Л.И. Периодизация и характер гражданской войны в России в свете совре­менной военной науки (военно-теоретический и социально-политический анализ) [Элек­тронный ресурс]. – Режим доступа: www.lennor.ru/content/view/14/23/lang,ru/ (дата обра­щения 21.08.2014)

Paul C. Marines on the Beach: The Politics of U.S. Military Intervention Decision Making. West­port: PSI, 2008. P. 71.

Roberts A. Beyond «dictatorial interference». // The Empire of Security and the Safety of the People. / Ed. by W. Bain. New-York, 2006. P. 161.

Hoffmann S. World Disorders: Troubled Peace in the Post–Cold War Era. Lanham: Rowman and Littlefield, 1998. P. 161–164.

См.: von Rotteck H. Das Recht der Einmischung in die inneren Angelegenheiten eines fremden Staates vom vernunftrechtlichen, historischen und politischen Standpunkte erörtert. Freiburg, 1845. P. 10–47.

См.: Phillimore R. Commentaries upon International Law. Vol. 1. Philadelphia, 1854. P. 433–483.

Le Mon C.J. Unilateral Intervention by Invitation in Civil Wars: The Effective Control Test Tested. // New York University Journal of International Law and Politics. 2003. Vol. 35. №3. P. 744–748.

Лапанович Е.А. Гуманитарная интервенция: между моралью и правом. // Электронное приложение к «Российскому юридическому журналу». 2014. №2. С. 22.

Verwey W.D. Humanitarian Intervention under International Law. // Netherlands International Law Review. 1985. Vol. 32. P. 418.

Müllerson R. International legal politics and use of force. // Theory and Practice of the restora­tion of rights. 2013. №1. P. 30.

Hillen J. American Military Intervention: A User’s Guide. // The Backgrounder. 1996. May 2.

Чернобровкин И.П. Принципы и тенденции миротворческого контроля внутригосударствен­ных конфликтов. // Политическая наука. 2005. №4. С. 141.

Сушенцов А.А. Война как правовая процедура. // Международные процессы. 2007. Том 5. №1(13). С. 134.

Starke J.G. An Introduction to International Law. London, 1958. P. 341.; Oppenheim L. Interna­tional Law. Vol. II. London, 1995. P. 132.

Стюарт Дж.Г. К единому определению вооруженного конфликта в международном гумани­тарном праве: анализ интернационализированного вооруженного конфликта. // Ме­ждународ­ный журнал Красного Креста. 2003. Том 85. №850. С. 131.

Sartre P. Making UN Peacekeeping More Robust: Protecting the Mission, Persuading the Ac­tors. New-York: International Peace Institute, 2011. P. 10.

Подробнее см.: Егоров С.А. Косовский кризис и право вооруженных конфликтов. // Между­народное право. 2000. №3. С. 90–106.

См.: Cryer R. «The fine art of friendship»: jus in bello in Afghanistan. // Journal of Conflict and Security Law. 2002. Vol. 7. №1. P. 37–83.

См.: Kelley J.B. Assassination in Wartime. // Military Law Review. 1965. Vol. 30. P. 101–111.; Beres L.R. Assassination and the Law: A Policy Memorandum. // Studies in Conflict and Terror­ism . 1995. Vol. 218. P. 299–315.; Gross M.L. Fighting by Other Means in the Mideast: a Critical Analysis of Israel’s Assassination Policy. // Political Studies. 2003. Vol. 51. P. 350–368.; Schmitt M.N. State-Sponsored Assassination in International and Domestic Law. // Essays on Law and War at the Fault Lines. Hague: Asser Press, 2011. P. 283–360.

См.: Степанова Е. Интернационализация локально-региональных конфликтов. // Междуна­род­ная жизнь. 2000. №11. С. 83–94.

Pearson F., Lounsbery M.O. Post-Intervention Stability of Civil War States. // Critical Issues in Peace and Conflict Studies. / Ed. by T. Matyуk, J. Senehi, S. Byrne. Plymouth: Lexington Books, 2011. P. 48–49, 51.

Цит. по: Мошкин С.В. Гуманитарные интервенции: условия и приоритеты. // Научный еже­годник Института философии и права УрО РАН. Екатеринбург, 2007. С. 242.

См.: Фуко М. Безопасность, территория, население. Курс лекций, прочитанных в Кол­леж де Франс в 1977–1978 учебном году. СПб.: Наука, 2011. С. 391–393.

Иванов А.А.

Диагностика видов конфликтов, выбор подхода к его разрешению с последующим подбором методов вмешательства - это традиционные этапы работы консультанта. Эффективный консультант - это, прежде всего, умение видеть многообразие аспектов конфликта и творческий выбор методов работы. Вместе с тем, опыт разрешения конфликтов указывает на определенную последовательность действий для конструктивного управления им.

Рассмотрим стратегию эффективного вмешательства, осуществляемого консультантом. Стратегическое вмешательство определяется несколькими постулатами, то есть основными условиями урегулирования конфликта. Данные постулаты будем рассматривать как своеобразные пункты, где должны определяться и приниматься существенные решения - о целесообразности вмешательств, их видах[ Старобинский Э. К. Как управлять персоналом. - М.: Бизнес-шко-ла «Интел-Синтез», 2005. С. 256.].

Стороны должны стремиться к позитивному разрешению конфликта и действовать соответствующим образом с помощью консультанта. Поэтому для консультанта очень важно установить хорошие взаимоотношения с обеими сторонами, не отдавая предпочтения ни одной из них, поскольку в таком случае его деятельность не будет эффективной.

Консультант должен:

Установить на ранней стадии взаимоотношения с обеими сторонами;

Разъяснить свои намерения относительно данной конфликтной ситуации;

Обеспечить себе поддержку. Представители обеих сторон и управляющие могут разъяснять намерения консультанта лицам, чьи интересы они представляют, и помочь им осознать важные моменты его деятельности.

Если одна из сторон не видит никакого смысла в урегулировании конфликта, то целесообразность дальнейшей деятельности консультанта вызывает сомнения.

2) Определение структуры взаимоотношений сторон

Консультант должен ясно представлять себе структуру сторон - участников конфликта.

Неясное лидерство, внутренняя силовая борьба, острое соперничество между фракциями и другие факторы могут стать значительным препятствием к разрешению конфликта. Очень важно познакомиться с формальными и неформальными лидерами и знать не только их мнение, но и степень их готовности к активному соучастию в процессе урегулирования конфликта. Это означает, что консультант должен не только устанавливать структуру сторон, но иногда помогать им разрабатывать более определенную внутреннюю структуру.

Консультант должен установить структуру взаимоотношений сторон и координировать центральную власть. Сотрудничество консультанта с представителями центральной власти будет повышать вероятность успеха.

Широко распространенным методом при этом является интервью с представителями обеих сторон как способ получения необходимой информации. С помощью этих интервью консультант определяет моменты:

Разграничение и внутреннюю структуру сторон;

Возможный состав группы, который может оказать ему поддержку.

Кроме того, интервью обеспечивают консультанта информацией о следующих решающих моментах, рассматриваемых позднее:

Интенсивность конфликта;

Уровень симметрии и силовой баланс;

Природа, характер конфликта (определенные проблемы, обиды, жалобы и поводы для недовольства).

Наличие групп, оказывающих поддержку, и интервью представляют консультанту благоприятную возможность разрабатывать индивидуальную программу исследования данной ситуации. Главная ориентация исследования - это создание предварительных условий, предназначенных для регулирования напряженности, интенсивности конфликта.

3) Поддержание равновесия сторон

Без определенной симметрии в отношениях между сторонами консультант не сможет выполнять свои обязанности. Собственно приглашение консультанта может явиться свидетельством наличия между сторонами определенного равновесия и желания сторон разрешить противоречия. Наличие значительного силового различия указывает на большую вероятность того, что более сильная сторона будет намерена разрешить конфликт посредством простого навязывания своей воли и принуждения другой стороны признавать ее.

Консультант должен проявлять активность, прежде всего, при наличии безвыходных ситуаций, в которых стороны более или менее соответствуют друг другу. Фактически безвыходная ситуация (или угроза ее возникновения вследствие того, что стороны имеют более или менее равную силу) оказывается движущим фактором для изучения природы, характера конфликта, его последствий и альтернативных решений. Важнейшей особенностью взаимодействия сторон в этих условиях является стремление к сохранению силового баланса. Помимо указанного консультант должен учитывать в своей деятельности и такие простые вопросы, как расходование приблизительно равного времени на консультирование с обеими сторонами, а также проведение отдельных обсуждений на нейтральной территории.

4) Поддержание "оптимального" уровня интенсивности конфликта

Высокая интенсивность конфликта сильно осложняет управление им и даже в ряде случаев делает его невозможным. Такое положение обуславливается тем, что ни одна из сторон не проявит готовности общения с другой стороной. Часты случаи, когда оба участника конфликта не видят большого смысла в деятельности консультанта, особенно если она ограничена определенными условиями одной из сторон.

Более того, существует и другая опасность. Конфликт, который находится в состоянии очень быстрой эскалации, может оказаться, как показывает практика, вне сферы влияния консультанта. Конфликты могут вступать в такую фазу, при которой стороны не проявляют желания осуществлять изменения, поскольку состояние конфликта стало для них привычным. Очевидно, что стороны в этой ситуации предпочитают нежелательные и деструктивные действия по разрешению данного конфликта, а не еще одну попытку достижения компромисса. Собственный позитивный образ сочетается с негативным представлением о другой стороне. Участники конфликта больше не желают выслушивать другие точки зрения, поскольку это только способствует возникновению сомнений в своей правоте, и придерживаются собственного представления о ситуации[ Кибанов А. Я., Захаров Д. К. Организация управления персоналом на предприятии. - М.: ГАУ, 2005. С. 212.].

Подобные затяжные конфликты могут представлять гораздо большую трудность для консультанта, чем внезапно возникшие острые кризисы.

5) Дифференциация вмешательства по 4 видам конфликта

Если на предыдущих этапах рассматривались вопросы управления динамикой конфликта, то здесь определяющим вопросом является качественная сторона разногласий, природа их возникновения.

Конфликтные ситуации обычно связаны с одним из следующих видов отношений, возникающих в процессе совместной деятельности групп:

Деловыми ("инструментальными") отношениями;

Социо-эмоциональными отношениями;

Отношениями при ведении переговоров о распределении ресурсов;

Силовыми отношениями.

Иногда возникновение конфликта связано со всеми указанными типами отношений, в таком случае они должны рассматриваться как разные аспекты одного конфликта.

6) Детализация конфликта, конфронтация, синтез

Практика показывает, что эффективной деятельность консультанта бывает лишь в случаях, когда рассмотрение предметов спора и конфронтации сторон происходят поэтапно. Такой подход приводит к синтезу мнений, то есть к выработке определенного решения, понимания, и достижению компромисса.

Этот повторяющийся процесс, каждый раз предусматривающий рассмотрение определенной части конфликта. Наилучшие результаты получаются тогда, когда этот метод будет поддержан обеими конфликтующими сторонами.

Непосредственной целью обсуждений является не принятие решений, а разъяснение перспектив обеих сторон. Конфронтация перспектив будет различной в зависимости от того, какой тип отношений доминирует: в вопросах делового характера это будут, главным образом, обсуждение и полемика, в вопросах социо-эмоционального характера - представление себя на месте другого в вопросах распределения ресурсов, ведения переговоров.

Результатом этой конфронтации перспектив может оказаться синтез: выработка решения, понимания и достижение компромисса.

Конфронтация может закончиться и созданием безвыходной ситуации. Безвыходные ситуации принуждают стороны к дальнейшей детализации, за которой вновь следует конфронтация.

7) Определение процедур достижения компромисса для каждой стороны, способствование постоянному прогрессу

Важная задача консультанта - четкое и решительное определение и указание процедур, которые стороны должны выполнять, их разъяснение и обоснование. Четкость в определении ролей и алгоритмов работы сторон создает спокойную обстановку, необходимую для продолжения работы, в то время как неопределенность, нерешительность и двусмысленность вызывают сумятицу недоверия. Часто стороны чувствуют себя дезориентированными и подвергающимися угрозам. Конфликт, как показывает опыт, - это по структуре совокупность увязанных во времени элементов, характеризующихся изменением взглядов сторон на предмет спора. Эффективное предпочтение какого-либо элемента процедуры его разрешения может зависеть прежде всего от искусности консультанта в выборе определенного элемента, обуславливающего наибольшую неудовлетворенность, а также способности сторон к изменению собственных взглядов.

Точность диагностики указанных двух составляющих процедуры управления конфликтом, подбор адекватных методов работы, искусность их применения определяют эффективность стиля работы консультанта.

Кроме того, на эффективность деятельности консультанта влияет и структура самого процесса управления конфликтом, что, как правило, означает степень изменения конфронтации сторон. Процесс, как показывает опыт, может легко принять вид циклично повторяющихся обсуждений одних и тех же вопросов. В этих случаях особую роль играет качество выполнения консультантом такой функции управления, как контроль. Иными словами, консультант, по сути, выполняет роль регулятора "мыследеятельности" конфликтующих групп в направлении окончательного разрешения конфликта.

Направленность действий консультанта по рассмотренным выше постулатам приведена в табл. 1.

Таблица 1

Методы эффективного вмешательства в конфликт по этапам его анализа

В этой роли консультант как управленец должен создавать условия в рамках своей компетенции для постоянного прогресса на переговорах. Речь идет о таком владении технологией разрешения конфликта, которая позволит консультанту управлять изменением позиций сторон в предмете спора, приводящих к разрешению конфликта за определенное время. В условиях кризиса в организации минимизация времени разрешения конфликтов выступает одним из важнейших требований к его эффективному преодолению.

· не откладывать процесс конфронтации до предоставления консультантом отчета о проделанной работе;

· возникновение безвыходных ситуаций в работе с конфликтом (клиентами и организациями) расценивать не как обременительный инцидент, а как важную часть процесса консультирования при вмешательстве в конфликт.

Таким образом, «исследование, выработка альтернативных решений, конфронтация решений, формулирование пробного, предварительного решения, обсуждение его с вовлеченными в конфликт лицами – этапы этого консультативного подхода» которые могут принести весьма ощутимую пользу в работе с конфликтами .

§4. МОДЕЛИ АНАЛИЗА КОНФЛИКТА

С чего можно начинать исследование конфликта? Каждый исследователь находится в рамках какой-либо конкретной научной дисциплины, в которой под методологией понимается «совокупность используемых ею методов получения и подтверждения нового знания» . С точки зрения практики, обращение к различным моделям объяснения необходимо для того, чтобы изначально определить некоторые стандарты, рамки, оценки, с которыми в дальнейшем можно соотносить реальную исследовательскую практику. Такие модели объяснения в социологии имеются, например, натуралистическая, бихевиаристская, интепретативная, этнометодологическая, функционалисткая, структуралистская.

Множество теоретических моделей можно встретить в рамках любой научной дисциплины, которые исследуют конфликты. Теоретические перспективы предполагают прикладной аспект научного исследования, тем самым, оказывая влияние на «выживание» исследовательских программ. Однако для конкретных практических задач научные методы исследования и вмешательства в конфликтные ситуации необходимо дополнять методами, приемами, принимаемыми решениями, представлениями и объяснениями, которыми пользуются, в том числе и конфликтующие стороны. Это значит, что в данной методологии научные знания и знания конфликтующих сторон имеют равные возможности влияния на конфликтную ситуацию, Это разные технологии: одна – технология исследования, другая – технология изменения.